Книга: Не остаться одному
Назад: Рассказ третий …В даль светлую
Дальше: Рассказ пятый Далека дорога твоя…

Рассказ четвертый
Гипербореи

Прольется кровь на камни,
И грудь пронзит клинок…
Но мести вскинут знамя
Все те, кто выжить смог!
Вперед, северяне!
Древняя песня
Сэнди Кларик не успел уйти из своего лагеря.
Давненько я не видел такого. Расслабился. Очевидно, урса напали под утро и сразу прорвались за частокол – иначе не объяснить было того, что возле обугленных, но не разваленных стен из мощных бревен в два обхвата не было следов боя, зато внутри, среди разрушенных шалашей, они имелись отчетливо.
Во всяком случае, люди Сэнди не сдались просто так.
Пепелища уже остыли. Бой был дня три, а то и четыре назад, над трупами, разбросанными тут и там, уже крепко поработали звери, а то, что уцелело, начало разлагаться. Андрей, успевший порыскать в окрестностях лагеря вместе с Йенсом, Фергюсом и Димкой, сообщил, что урса ушли на юг.
– Земля обетованная, ее мать… – уныло сказал Олег, не стесняясь девчонок. – Приплыли.
– Ну, ничего другого мы и не ожидали встретить, – справедливости ради заметил я. Потом добавил после недолгого молчания: – Надо похоронить, что осталось.
Никто особого энтузиазма не проявил, но и спорить не стал…
…Если честно, меня Америка немного разочаровала. Совершенно не понимаю почему. Кругом был густющий красивый лес, только-только начавший кое-где светиться осенними цветами, а в остальном – зеленый и веселый. Наверное, я подсознательно ожидал чего-нибудь «иного». А если подумать – чего? Та Америка, о которой я подумал, создана ее людьми. А их здесь – хрен да малина, и им не до прокладки дорог через весь континент…
Надо было держать точно на юго-запад, чтобы до настоящих холодов перевалить Аппалачские горы и зазимовать на их западных склонах. Потом – Великие Американские Равнины и Кордильеры… Впереди были месяцы и месяцы пути – и странно, но мысль о них порождала не ожидание тяжестей и бед, а странно-зовущее чувство, похожее на далекий, еле слышный звук трубы…
«Дорога растворила меня в себе», – вспомнил я слова, прочитанные в дневнике Лотара (я иногда доставал его и перечитывал местами или рассматривал рисунки). Да, это, кажется, так… Если представить себе ситуацию: я вернулся домой, все как-то утряслось – не знаю, как, да и неважно – я ведь не смогу там жить. Спокойно – не смогу. Неинтересно мне будет. Скучно…
«Зато тут сплошное веселье, – не без иронии подумал я, не переставая внимательно вглядываться в лесные заросли, однообразно-красивые, мимо которых мы шли; именно в этом однообразии могла таиться опасность. – Надо у Вадима спросить, как он думает – похоже это на книжки про Зверобоя?.. Хотя – у Вадима я ничего не спрошу. Я его вообще долго не увижу. Или не увижу вообще».
– Пора на ночлег устраиваться, – подошел ко мне Раде, шагавший в головном дозоре. – Там Мило с Видовом хорошую полянку нашли…
– Ну если уж полянку… – вздохнул я, поворачиваясь к Йенсу. – Фергюс с Димкой не подошли? – Они ушли – точнее, свернули – на охоту и пока что не появлялись.
– Подойдут, – со спокойным оптимизмом откликнулся немец…
…Полянка, найденная сербами, в самом деле оказалась что надо. Ручеек протекал неподалеку, и скоро запылал костер, в центр которого победоносно водрузили здоровенный, похожий на осьминога, смолистый пень – так, что готовить оказалось возможно лишь с краю, подальше от свистящего пламени. Я умиротворенно наблюдал за всем этим, не принимая в разбивке лагеря никакого участия, поэтому первым «засек» Фергюса и Димку. Они тащили оленя и вещмешок, набитый чем-то так, что горловина не затягивалась.
– О, – заметила Линде, – мы думали, что вас покрадали индейцы.
– Украли, – добродушно заметил Димка, одновременно сбрасывая с левого плеча свою часть жерди для переноски оленя, а с правого – вещмешок, из которого раскатились бурые, в комочках приставшей земли, клубни в полкулака размером.
– Ёлки-моталки! – завопил Басс. – Картошка!
– Жаль, Лидка не попробует, она мечтала, – заметил я и невольно громко сглотнул, вызвав общий смех, – рот наполнился слюной. – Ну что? Пюре не сделаем, так хоть испечем! Ленка, доставай соль!
– «Ленка, доставай соль»! – заворчала Власенкова, раздергивая горловину вещмешка. – Ленка, доставай сахар, доставай кофе, доставай то да се… А о зимовке, между прочим, одна Ленка, похоже, и думает. Остальные жрут!
– Первую зиму мы тоже поздно готовиться начали – и ничего, перезимовали, – лениво возразил Олег Крыгин, – ладно тебе, Лен… Здесь и зимы должны быть потеплей, чем у нас…
– Может, кто-нибудь поможет мне с оленем? – в пространство спросил Фергюс, свесив между колен окровавленные руки с финкой.
– Не порть шкуру! – всполошилась Танюшка. – Погоди, я сейчас! Вообще подвинься! – Она решительно потеснила ирландца. – Давай вон потроши, а я шкурой займусь…
– Долой, долой туристов,
Бродяг-авантюристов, —

напевал Басс, —
Представьте, в магазинах не стало ни шиша!
Не стало ни тушенки,
Ни пшенки, ни сгущенки —
Сожрала все проклятая
Туристская душа…

– Спроси у них про душу, —

поддержала Танюшка, —
Они тебя задушат,
Спусти на них собаку —
Они ее сожрут… —

Эх, как мы с Ленкой Рудь и с Кристинкой пели… – Она горько улыбнулась. – Что там мясо и картошка?
– Не готовы еще, – отрезала Ленка…
Тихо-тихо – и долго тихо – было у гудящего костра. Кто-то подбросил в огонь сучьев. Кто-то вздохнул и сказал: «Да-а…» Потом Йенс, выкатывая из пепла картофелину, как-то удивленно сказал:
– Я сам раньше к вот этому… ну, как бы народному творчеству… я к нему равнодушно относился. Отец большой любитель у меня… был? есть? – Он улыбнулся. – Вот и запало кое-что в память. А сейчас здесь жалею, что мало запомнил. Что-то во всем этом есть такое… – Немец вздохнул снова и начал перебрасывать дымящуюся картофелину с ладони на ладонь.
– А мне, если честно, всегда нравились народные песни, – вдруг сказал Раде. – У нас в селах их до сих пор часто поют. – Он улыбнулся растерянно и признался: – Только я не умею.
– Давайте есть, ребята, – тихо позвала Ленка. – Все готово.
* * *
Я проснулся рывком, сразу. Было, судя по звездам, около двух ночи. Рассыписто рдели угли на месте костра. Обостренным чутьем я ощутил – часовые не спят, все на местах. Было прохладно, но не настолько, чтобы проснуться. В чаще похрустывали ветки, потом истерически зарыдал филин, забился, захохотал, как сумасшедший. В просвете древесной кроны черкнули небо сразу несколько звезд. Мне вспомнился прошлый август, степь за Каспием и вот такие же звездопады… Как там Кристо? Живут ли они все еще в нашей карпатской пещере или ушли куда-нибудь? Жив ли вообще?
Так. А чего это я все-таки проснулся? Выспался? Нет, кажется, нет. Не от холода тоже… Не от звуков… Ни от чего.
Плохо дело. Откинув одеяло, я сел, подтянул ворот куртки. Нашарив одним движением дагу, сунул ее за стяжку штанов и встал.
– Ты куда? – тихо спросила Танюшка.
– Часовых посмотрю, спи, – также еле слышно выдохнул я. Танюшка, кстати, и не просыпалась. Это так был, контрольный вопрос.
Я подошел к углям, постоял возле них, полузакрыв глаза и прислушиваясь. Потом двинулся в сторону часовых.
Яна я не нашел и на несколько секунд впал в обалдение, но меня стукнуло по голове веточкой, и, вскинувшись, я обнаружил, что поляк этаким невозмутимым древесным грибом-наростом устроился на широченной ветви точно надо мной.
– Ну и?.. – прошипел я.
Поляк ответил:
– Вшистко тыхо естем.
– Можешь не переводить, – отрезал я и свернул в сторону, давая кругаля в те места, где должен был находиться второй часовой.
Бесшумно ступая, я подумал, что там давно пропорол бы себе босую ногу. А тут не то что пропороть – я сучки и ветки словно бы заранее чувствую… Так, а чем это у нас Видов занимается?
Я остановился, чувствуя себя, с одной стороны, полным идиотом, а с другой – злясь на серба, который вроде бы не новичок, а вот нате… К нему, оказывается, присоединилась Линде, и она сейчас стояла на четвереньках совершенно голая, ну а остальное… мда. Я довольно нахально отметил, что датчанка в таком ракурсе очень красива, тем более что ей, судя по всему, как раз «подкатило», и она подгоняла Видова слившимся в одно слово «йейейейейейей!» – сиречь просто «давайдавайдавайдавай!».
Вообще-то надо было уйти. Но я рассердился и собирался врезать Видову как следует, а для этого следовало дождаться окончания. У меня была мысль как следует гаркнуть, но вспомнилось, что Джек рассказывал, как однажды в самый патетический момент парочку вот так напугали, и их самым натуральным образом заклинило. И смех и грех – пришлось их отливать теплой водой…
Я уставился на темное кружево крон и постарался отключиться. Кажется, получилось – мимо меня проскользнула на ходу застегивающая куртку Линде с довольнейшей физиономией сытой кошки. На ходу она повернулась, звучно чмокнула воздух и пропала в кустах.
Я появился перед Видовом, когда серб натягивал штаны лениво-замедленными движениями. Он так и застыл – на одной ноге, другая просунута в штанину.
– Добрая ночь, часовой, – нейтральным тоном сказал я. – Звезды-то какие, а?
– Видел? – быстро спросил он.
– Видел, но не подглядывал, – отрезал я. Серб тихо, угрожающе засопел, но я не дал ему начать шуметь. – Слушай, друже и браче. Я ничего против твоих развлечений не имею. Мы с Танькой тоже валяемся под кустами и не делаем из этого особой тайны. Но только не когда я стою часовым. Ты же не новичок, в конце-то концов! Ну что я тебе прописные истины-то растолковываю?! – с досадой сказал я.
Видов влез в штаны окончательно. Глядя в сторону, отрывисто проговорил оправдывающимся голосом:
– Пришла. Сперва говорили. Потом… – Он махнул рукой. – Ну поставь меня еще на два часа, мои скоро кончаются…
– Угу, – проворчал я, – тебе теперь только еще как раз два часа стоять… Иди-ка ты спать. А я заступлю на твой остаток. Сколько там тебе? – Я вгляделся в циферблат часов. – Минут двадцать. Давай, иди.
– Нет уж, – почти испуганно ответил серб, – я сам, ты что?
– Сам так сам, – не стал я возражать, ощупью присаживаясь на поваленное дерево. Видов оделся, отступил в тень и стал невидим и неслышим.
Не знаю, почему я не вернулся на свое место спать. Вроде бы ничего не мешало. Вместо этого я сидел, смотрел в ночную темноту, слушал звуки… Пришел, сменив серба, Андрей, даже, кажется, меня не заметив…
Ощущение полета пришло мгновенно и нестрашно. Наверное, я подсознательно ожидал чего-то такого. Вот только что сидел на поваленном дереве – и вдруг лечу над ночным лесом на какой-то невероятной высоте и со столь же невероятной скоростью. Какие-то огни мелькали внизу – редкие, но много, и я внезапно понял, что вижу континент не просто с высоты, а откуда-то чуть ли не из космоса! Здесь везде была ночь, только эти огоньки, огоньки… Стоянки, понял я, жалея, что с самого начала не догадался начать считать. Много… Вон там – целая россыпь… Все наши? Нет, наверняка есть и стоянки урса, и тех «наших», которые уже никому не наши… А это что?! От резкого снижения замутило, желудок прыгнул вверх, к горлу…
…Я пришел в себя от ощущения падения и вцепился обеими руками в дерево, широко распахнув глаза.
– Олег?! – Андрей не удержал вскрика. – Откуда ты, я тебя и не заметил…
– Я тут задремал, – с трудом сказал я, поднимаясь. Ноги дрожали, противно, мелко. – Часовых обходил и задремал. Пойду спать. Счастливо отдежурить…
…Вытерев босые ноги о траву, я тяжело свалился под одеяло. Что же такое я видел? Я попытался заставить себя успокоиться, чтобы поговорить с Арагорном, оказаться в беседке над лесным морем, но вместо этого, словно в сырую черную яму, свалился в глухой сон без сновидений и открыл глаза, когда вокруг плавал утренний туман, было сыро и прохладно, а между деревьев за этим туманом просвечивало бледное солнце. На ногах были, как обычно, Ленка, а с ней – моя Танюшка и Ленка Сергея. Они, тихо переговариваясь, готовили завтрак. За деревьями маячил Йенс, второго часового не было видно. Голова у меня тяжело гудела и болела, как в тот раз, в мое единственное похмелье. А главное – давило ощущение, что я так и не вспомнил очень важную вещь.
Сейчас бы с Джеком поговорить… Сергей не врубится… Подойти к Йенсу? Но я тут же оборвал себя. Я их командир и князь, нечего забивать им головы тем, с чем я должен разобраться сам.
Я решительно отбросил одеяло и объявил, потянувшись за сапогами:
– Я встал.
– Какая радость, – равнодушно ответила Ленка Власенкова. – Завтрак не готов, учти.
Я молча отправился к ручью. Метрах в десяти от меня выше по течению пил волк, смеривший меня равнодушным взглядом.
– Слюней напустишь – убью, – предупредил я, отламывая веточку с ольхи, росшей у воды. Волк презрительно повернулся ко мне толстым, как хорошее полено, хвостом и бесшумно исчез в кустах.
Я задумчиво чистил зубы, улыбался. Полоскал рот, надеясь, что голова пройдет сама. Черта с два. Голова болела, и я обрадовался, когда, вернувшись, увидел, что Ингрид уже на ногах. Я движением бровей отозвал ее в сторону.
– Ты решил наконец признаться мне в любви? – не без юмора поинтересовалась она, отходя следом.
– Увы, – развел я руками. – Ин, у меня голова болит. У тебя ничего нету?
– Спал плохо? – уточнила она.
– Да так… Да, плохо, – честно признался я.
– Я сейчас компресс с полынью сделаю, – пообещала она. – Иди, сядь где-нибудь.
– Ой, компресс… – я скривился. – Буду ходить, как невесть кто… Больше ничего нету?
– Нет, – отрезала она. – И надо тебе поесть чего-нибудь… А насчет невесть кого – успокойся, я тебе компресс под твою повязку приспособлю. Иди, иди, я сейчас…
Танюшка тоже обратила внимание на мою явную разбитость и, оторвавшись от приготовления завтрака, присела за моей спиной и начала массировать виски и верх шеи плавными, сильными движениями. Подошла Ингрид и молча занялась компрессом – он довольно приятно пах полынью. Раде, как раз проснувшийся в этот момент, удивленно сказал:
– Смотрите, как его девчонки обхаживают!
– Заткнись, – вяло попросил я.
– Вот так, – заключила Ингрид. – Через полчасика снимешь. Должно помочь.
– Я сейчас поесть принесу, – вскочила на ноги Танюшка, – сиди, я быстро…
– Я ночью проснулась, а тебя нет. – Танюшка разложила на коленях остатки вчерашнего ужина – мясо, картошку, из НЗ – две полоски копченой рыбы, кусок ягодного лаваша. Передала мне котелок с «чаем». – Ты больше так не уходи… Хотела тебя искать, а тут ты вернулся… Слышишь, не уходи больше так.
– Не уйду, Тань, – пообещал я, если честно, не очень соображая, что обещаю. Есть мне тоже не хотелось, но я начал методично запихивать в себя завтрак. Вот сейчас мне больше хотелось завалиться и поспать часа два! Но лагерь вовсю поднимался, и я обреченно понял, что пора приступать к исполнению княжеских обязанностей.
Никто не задумывался над тем, что жизнь князя – сплошная мука? Каждую минуту приходится принимать какие-то, мелкие и большие, решения. Вот надо выступать. Болит голова. А надо как минимум назначить дозор. При этом держать в уме, кто там шел в прошлый раз… Впору графики расчерчивать. Да нечем. И не на чем…
Одно хорошо. За этими переживаниями у меня прошла голова.
Отпусти, отпусти меня, горюшко,
Ты пригрей, ты пригрей меня, солнышко,
Ветры буйные, будьте мне братьями,
Моя память – дорогой обратною.

Занесло ее время ненастное,
Не пролезть, не пройти – слово на слове.
Солнце село давно, небо – вороном,
Ах ты память моя – туча черная.

Ты, головушка, не советчик мне.
Кто-то шепчет слова еле слышные.
Не мешай, пустота, дай прислушаться,
Дай мне память свою да ослушаться.

На распутье дорог – влево, вправо ли —
Кем-то камень врыт с двумя гранями.
Отыскал, что мне любо-дорого.
Так спасибо тебе, рука добрая…

Б. Рысев

Сергей подошел ко мне часа через три после начала движения, когда мне начало казаться, что впереди – река.
– Впереди – река, – сказал он, отбрасывая с глаз выбившиеся из-под повязки волосы. – И, между прочим, плоты в кустах…
Димка, улыбаясь, держал в руках мокрый трос.
– Хитрюги! – встретил он нас веселым возгласом. – Смотри, что придумали! Это не плоты, а паром, только канат притопили, чтобы видно не было.
– Крапивное волокно, – определил я, пропуская меж пальцев толстую грубую веревку. – Век в воде будет лежать – не сгниет… – Я выпустил веревку. – Значит, тут кто-то живет.
– И плоты собраны из лиственницы, – заметил Сергей. – Вечные… Что за река-то?
– Приток Огайо, наверное, – рассеянно сказал я.
Сергей заметил:
– Танюшка тебя образовала?
– Посмотрите по берегам, – приказал я, игнорируя выпад и обращаясь к подходившим нашим. – Далеко не расходитесь, держитесь группками… Тань, поди сюда.
– Чего? – Она подошла, держа руки на поясе.
– Это приток Огайо? – уточнил я. Танюшка кивнула, вытянула руку:
– Там Аппалачи. Уже рядом, только тут лес мешает увидеть. Перейдем их и выйдем в долину Огайо, а там и до Миссисипи недалеко… Но это уже, наверное, на будущий год?
– На будущий год, – согласился я. – Зазимуем на западных склонах… Ну что там? – это я обратился уже к Йенсу, подошедшему к нам по мелководью.
– Есть люди, – невозмутимо сказал немец. – Пасутся на том берегу, что-то собирают, человек восемь, большинство – девчонки.
– Они на том, плоты на этом… – задумчиво сказал я. – Несвезуха какая-то… Ладно, пошли знакомиться…
…«Человек восемь» оказались ровно восемью. Шесть девчонок, двое мальчишек. Вот только были они не все на том берегу – две девчонки перебрались (наверное, бродом) на отмель посреди реки и бродили там по колено в воде – с мешками за плечами, то и дело нагибаясь.
– Привет! – крикнул я по-английски, заходя в воду тоже по колено (насчет брода я угадал – мальчишки тут же рванули на отмель, разбрызгивая воду и на бегу выхватывая клинки). Девчонки не слишком испугались – переглянулись, и одна, повыше, ответила:
– Привет, а ты кто?!
– Прохожий, – ответил я, улыбаясь. – Иду с друзьями на экскурсию в Великий Каньон. Это через здешние места?
– Можно и через здешние, – согласилась девчонка. Мальчишки добежали и встали по сторонам «собирательниц». – А друзей у тебя много?
Она говорила с сильным акцентом, тянула слова, будто жвачку, мне даже понимать было трудновато. И отсюда я различал, что одежда у всех украшена частой, красивой, но незнакомой вышивкой. Как у индейцев в книжках… Наверное, и моя одежда показалась им странной, потому что, не дожидаясь моего ответа, девчонка задала новый вопрос:
– Вы из Старого Света?
– Из Старого, – согласился я. – Мне тут плыть или есть брод?
– Или плотами воспользоваться? – задал свой вопрос Сергей, появляясь рядом со мной.
– О, еще один! – засмеялась американка. – И плоты наши нашли, шустрые! Брода нет, если хотите переправиться – давайте на плотах!
– Остальные смылись, – тихо сказал Сергей.
Я улыбнулся:
– Вижу. Эти нас убалтывают, а остальные рванули к своим. Логичное поведение… Давай-ка переправляй наших.
Сергей отступил в кусты и растаял в них. Я продолжал улыбаться, как дурак на похоронах, и думал, что с американцами драться не хочется. По крайней мере – начинать с драки.
* * *
То ли они специально косили под индейцев, то ли еще что, но лагерь, в который мы попали, напоминал индейские селения всем – вигвамами и каноэ из березовой коры, одеждой обитателей и неуловимым духом. Но внешне его обитатели, конечно (если не считать одежды), не походили на индейцев – рослые, светловолосые, хотя и загорелые, со светлыми глазами парни и девчонки. Их тут было человек тридцать, точнее не определишь, потому что непонятно оставалось, все ли здесь.
– Привет, – коротко сказал, подходя к нам сквозь расступившуюся толпу «аборигенов», неожиданно невысокий парнишка. Меня зовут Колин. Колин Малрой, я тут вождь.
Надо было слышать, как он это сказал. Вежливо, спокойно, почти приветливо… но подчеркнув одним тоном – Я тут вождь. Мне понравилось, хотя соседствовать с этим парнем я не хотел бы. У него на лице написано: прирожденный redneck, как в США называют крутых белых фермеров, презирающих правительство, урса, не дураков подраться и жадных до земли.
– Я Олег, – мне вдруг стало смешно, захотелось поднять правую ладонь и добавить «хау». – Я просто иду со своими людьми зимовать на западные склоны Аппалач. И не собираюсь тут задерживаться.
Кажется, Колин немного смутился. Но вида не подал, вместо этого уже вполне дружелюбно предложил:
– Можете переночевать на наших землях. И охотиться. А здесь пока можете встать лагерем.
– Тут ваш постоянный лагерь? – поинтересовался я.
Колин помотал головой:
– В общем-то – нет. Через пару недель мы уйдем на юг. Мы там зимуем уже четвертый год. Этот будет четвертый, – уточнил он.
– А вы были за Аппалачами? – спросил я.
– Были, и не раз, – сказал Колин. – Я потом расскажу, где вам лучше всего перевалить через горы.
– Им надо быть осторожными, – вмешался широколицый парнишка, длинные волосы которого были завязаны в хвост, переплетенный кожаным ремнем. – Там Вендихо-Вакатанка.
– Нет никакого Вендихо, – отмахнулся Колин. – Пусть лучше остерегаются урса.
* * *
– Есть новости, – Йенс, перепрыгнув поваленную лесину, остановился рядом со мной, покачиваясь с пятки на носок.
– Говори. – Я рассматривал, как в небольшом водоворотике крутится кусочек коры.
– Я тут поговорил с ребятами. – Йенс уселся рядом, переплел пальцы между колен. – Прошлым летом у них в охотничьей экспедиции за Аппалачи погибли три человека из четырех. Вернулся только Берт. Это тот, с хвостом. Вернулся в полной невменухе, долго болел и утверждает до сих пор, что на них напал злой дух Вендихо-Вакатанка. Ему не верят.
– Не понял, – насторожился я. – Это что, они нас той самой дорогой, которой та партия ходила…
– Нет-нет. – Йенс покачал головой. – Как раз все наоборот – другим перевалом. У меня такое ощущение, что этот самый Колин в Вендихо как раз верит, но делает вид, что ничего такого и не происходило. Людей и нервы бережет. Не из романтиков он.
– Йенс, – вдруг сказал я, – а ты замечаешь, что тут почти нет тех, кто, став взрослыми, правит там?
– Я думал об этом, – уклончиво ответил немец.
Не значит ли это, что нами там правят не те, кто нужно?
– А может быть, наоборот, – немец усмехнулся, – сюда попадают только неудачники? Или вообще нет никакой закономерности?.. Так как с Вендихо?
– Да как-как, – я плеснул ногой по воде, – пойдем и посмотрим. Мы-то как раз эти. Романтики.
Вот вам веселый декабрь из огоньков витрин,
Из проводов и камня, из гололеда шин,
Из опозданий девочек, из огорчений мам.
Неровных тетрадных клеточек, не выспавшихся по утрам.

И если я правильно помню и моя память не спит с другим,
Авторство этого мира принадлежит им.
Они ни в кого не верят и никогда не плачут,
Бог, открывающий двери, и ангел, приносящий удачу.

Вот она ждет, волнуясь. Вот поспевает чай.
Я на перекрестках улиц, меня выходи встречай.
Мне бы антиударное сердце, мне бы солнцезащитный взгляд,
Мне бы ключик от этой дверцы и в ампуле быстрый яд.

Похоже, забили на все капитаны небесных сфер,
Дуют в открытую форточку и плохой подают пример.
Они ни в кого не верят и никогда не плачут,
Бог, открывающий двери, и ангел, приносящий удачу.

Вот вам заветные тайны, вот отчего и зачем,
Из городов случайных, мы неслучайные все.
Время неведомой силой крутит с легкостью стрелки лет,
И с легкостью невыразимой опускается снег в снег.

Промокшие в этом снеге, но довольные собой,
Не замеченные никем, возвращаются они домой.
И ни в кого не верят и никогда не плачут,
Бог, открывающий двери, ангел, приносящий удачу.

Группа «Високосный Год»

– Уезжаю на войну
В горную Абхазию
И поэтому сейчас
На тебя залазию… —

бухтел Сергей. И снова, снова, снова.
Я наконец не выдержал:
– Что за ерунду ты поешь?!
– От Кольки слышал, – не смутился Сергей. – Интересно, как они там?
– Хорошо, – слегка раздраженно ответил я, останавливаясь и переводя дух. Мы карабкались в горы по тропинкам уже три часа.
Американцы нас проводили, находясь в слегка пришибленном состоянии. Они не отговаривали, но явно считали, что нам хана, и я мысленно согласился с Йенсом: в неведомого Вакатанку-Вендихо американцы все верили. Только делали вид, что не верят, потому что так спокойнее. А это наводило на грустные мысли. Трусами американцы, конечно, не были. Так что же такое страшное таилось за перевалом, к которому мы сейчас шли, отчего они об этом предпочитали просто не говорить?
Впрочем, никто из наших даже не подумал внести предложение идти тем же путем, который сначала нам предложили хозяева…
…А с этим Бертом я все-таки поговорил по душам, нас Йенс свел. Тем же вечером. Американец пришел неохотно… и охотно. Я не оговорился, именно как-то неохотно-охотно, иначе не скажешь.
– Рассказывай, – предложил я без предисловий.
Йенс отступил куда-то в сторону и слился с вечерней тенью.
Американец подошел ближе и прислонился к дубу лопатками. Покусал губы…
Их было четверо. Он, Берт, – старший. Джесс и Макс тоже были американцами, Джанни – итальянец (я не очень понял, зачем они поперлись на охоту за Аппалачи – что там, олени не такие, как на побережье? И у меня создалось впечатление, что это была просто разведка с некими непонятными мне целями, но это ничего не меняло – в конце концов, я сам десятки раз посылал подобным образом своих…) Раньше в тех местах они не бывали, но не особо волновались – таких мест на свете, в конце концов, немало. Джанни, натура впечатлительная, скоро начал утверждать, что ему не по себе. Но первые несколько дней прошли абсолютно спокойно – если не считать того, что в окрестностях (а они были богатыми и красивыми) в разгар лета не было ни единого отряда. И не было урса (я отметил, что Берт упирает на последний факт, и отметил еще, что, пожалуй, искали они именно урса). А на пятые сутки пропал Макс, и в этом было несколько странностей. Во-первых, Макс был не из тех, кого можно украсть или даже убить без шума – совершенно бесстрашный, умелый и сильный боец. Во-вторых, Макс пропал именно странно – под утро вышел «по делам» из-под навеса и не вернулся. В-третьих, когда товарищи начали обшаривать окрестности, то не смогли установить даже просто, где пропал Макс. Исчез, и все. Джанни внезапно впал в истерику и потребовал немедленного возвращения на восток, мотивируя это неясными пронзительными воплями и хаотичными телодвижениями. Джесс, который был хорошим другом Макса, порывался вновь бегать искать его. Берт думал, он недаром был старшим группы. Наиболее логичным вариантом были бы опять-таки урса, но что-то не связывалось. А решить что-то более внятно Берт не смог, потому что буквально через полчаса после этого разговора, среди бела дня, на них напали. Американец не мог последовательно и логично рассказать, кто именно это был, и дело тут явно не в страхе. Он просто не понял, что и как произошло. Не было разных там слюнявых пастей, воя, жутких монстров… Из леса вышел Макс – весело улыбался и махал рукой. Все радостно вскочили, бросились навстречу вернувшемуся другу… и почти тут же Джесса и Джанни, оказавшихся впереди, охватило белое пламя, похожее на вспышку магния. Они не успели ни закричать, ни остановиться – только остались на траве выжженные круги. А «Макс» двинулся к Берту. Неизвестно по какому наитию мальчишка – он совершенно ни о чем не думал, мозги отказали – схватил из костра, сжигая руки, полыхающую головню и в один мах начертил вокруг себя линию. Круг. И «Макс» его… потерял. Прошел мимо, скрылся в чаще, а Берт тут же рванул бегом на восток и до темноты не останавливался, несся, хотя больше всего желал упасть…
Много в Англии проклятых мест,
Много дремучих чащ.
Здесь не помогут верный лук
И зеленый плащ.
Темные силы только и ждут,
Ищут удобный час.
Стоит поддаться – они придут
И разорвут нас.

Английская баллада XIII века.
(отрывок)

– Олег! – И резкий свист, как умел свистеть только Сергей. Я перестал созерцать тропу, по которой подтягивался остальной отряд и, повернувшись, увидел, что Сергей, а вместе с ним Игорь и Ингрид, шедшие в передовом патруле, стоят на гребне, возле мощного дуба, который странно обрамлен у корней каменными плитами, выстроившимися кольцом. Сергей снова свистнул:
– Олег!
– Иду! – сердито рявкнул я, ускоряя шаг. – Что там у тебя?!
– Смотри, – Сергей свел светлые брови, – что тут.
– Это руны. – Басс провел ладонью по камню. – Да, Олег?
– Угу, – буркнул я, рассматривая камень, обращенный к тропинке. Я видел руны только в книгах Иванова про викингов, а еще про них мельком упоминали некоторые из ребят, в том числе – Джек. Для меня это были просто странные значки, и я удивленно созерцал белые штрихи, глубоко врезанные в серо-серебристый гранит. На самом верху была высечена всего одна руна, ниже – цепочка из них.
Через какое-то время у камня собрались все наши. Я огляделся, кивнул Йенсу:
– Это ведь и правда руны? Можешь прочесть?
– Могу попробовать. – Немец подошел вплотную, чуть наклонился. Фергюс нетерпеливо спросил его:
– Ну, что там наверху написано?
– Ничего не написано, – мельком ответил Йенс. – Это, наверху, не руна, а рунная лигатура. Пожелание удачи… И вообще рунами редко писали. Ими обозначали. Это поздний, английский вариант. Думаю, надпись сделана не позже XII века, после этого рунами уже не пользовались… Так. Первая – зорн, рядом с ней – перевернутая кен, вместе – близость опасности. Дальше – нид, враждебное внешнее окружение. И последняя – беорк, возможность обмана внешним спокойствием. А тут – повторение всего этого. С обеих сторон. Куда ни кинь, как говорят русские. Странно, что об этих рунах нам не сказали американцы.
– Не заметили или не обратили внимания, – сказала Зорка. – Они, если честно, не произвели на меня впечатления развитых ребят. Наши, из Старого Света, умнее намного… Йенс, ты говоришь, что это писали англичане?
– Тогда еще скорей англосаксы, – поправил немец, выпрямляясь. – Ну что, недвусмысленное предупреждение.
– Я никого не зову с собой против его воли, – заметил я. – Но сам не сверну. Мне хочется написать на той стороне долины что-нибудь сугубо героическое типа «проверено, мин нет!». Желающие могут идти со мной. Нежелающие могут идти в обход через скалы, встретимся на той стороне.
Ответом мне было спокойно-презрительное молчание.
* * *
Больше всего меня поразило то, что я был не один. Кажется, остальные меня тоже не ожидали увидеть. Во всяком случае, Басс смотрел на меня с искренним изумлением. Во взгляде Йенса была просто задумчивость. Танюшка радостно улыбнулась, а Зорка церемонно наклонила голову:
– Ты тоже здесь, князь…
– Вот это да! – вырвалось у меня. – Вы… здесь?!
Я знал, конечно, что видения – это не сны, в которых мы можем увидеть кого и что угодно. Поэтому мое удивление было особенно сильным. Я даже засомневался – может быть, это все-таки сон?
– Мы здесь, – сказал Йенс. – И давайте не удивляться тому, что видим. Смотрите, нас ждут…
…Из пяти присутствующих я не смог узнать только одну – диковатого вида смуглую синеглазую девушку в овчинной безрукавке, за широким вышитым поясом у которой торчали пара выложенных серебром пистолетов и турецкий ятаган. Они с Зоркой улыбнулись друг другу одинаковыми гордыми улыбками, и я подумал, что это, наверное, сербская юначка, героиня легенд и песен… а может, образ, целиком созданный фантазией Зорки. Девушка сидела на балюстраде, прямо над пропастью, скрестив ноги.
Арагорн тоже сидел на своем обычном месте и в обычной позе. Но рядом с ним, поставив одну ногу на скамью и опираясь на колено локтем, стоял белокурый молодой атлет с лицом, словно вырубленным из гранита, но в то же время красивым и юным, на котором горели ярко-синие глаза. Одетый в кожу и мех, он из всего оружия имел только крылатый шлем на светлых волосах и длинный тяжелый меч с простой рукоятью – на поясе. «Зигфрид, советник Йенса», – понял я. Привалившись к одной из угловых колонн, на нас весело смотрел русокудрый плечистый молодец в белоснежной рубахе с вышитым воротом, падающий с одного плеча алый плащ оттопыривал меч, на другом боку висели гусли. Сперва мне показалось, что я вижу артиста Столярова, но потом я сообразил, что это не Столяров, конечно, а Садко, которого Столяров играл в старом кино – и, как ни странно, это советник Басса. И наконец, сидела отдельно ото всех на скамье, широко расставив ноги и положив ладони в латных перчатках на размашистую крестовину меча, одетая в поддоспешную кожу девушка с коротко и неровно подстриженными каштановыми волосами и пристальным, неприятным даже взглядом светло-серых глаз.
«Барабана тугой удар
Будит утренние туманы, —

вспомнил я, —
Это скачет Жанна а’Арк
К осажденному Орлеану…» —

и, изумленно посмотрев в сторону Танюшки, наткнулся на ее улыбку и кивок. Несколько секунд я уважительно-удивленно смотрел на свою девчонку…
– Чем вызвана эта коллективная встреча? – поинтересовался Йенс, поднимая руку вверх в ответ на приветствие Зигфрида.
– Вы вступаете на опасный путь, – сказал Арагорн.
– На путь великого подвига, – возразил Зигфрид.
– Почему ты решил идти через эту долину? – довольно резко спросил Арагорн, не обратив внимания на эту реплику и глядя мне прямо в лицо. Вопрос, как всегда, помог мне самому разобраться в своих желаниях:
– Я хочу приключений, король. Хочу, чтобы о нас пели: «Вот, они прошли долину, где жил Вендихо, – и тот отступил перед ними!»
– Это их orlogs, – сказал Зигфрид, – их судьба. Они не могут иначе, и это хорошо.
– А вы знаете, что есть Вендихо? – спросила Святая Жанна. Я заметил, что советники говорят обо всех, но обращаются прямо только к своим подопечным.
– Он что? – Танюшка быстро облизнула губы. – Он не кто?
– Нет, – усмехнулся Садко. – Вендихо – вся эта долина, и у него много лиц. Даже ваши лица есть среди них. А есть и такие, в которые лучше не глядеть вовсе, чтобы сохранить рассудок.
– Они не повернут, к чему уговаривать? – пожала плечами юначка, вновь улыбнувшись Зорке. – Пусть идут. За славой и честью.
– Кто-нибудь проходил эту долину? – тихо спросил Басс, до сих пор молчавший.
– Проходили, – кивнул Садко. – Но это было давно. Очень давно. Когда люди даже ваших лет гнули волей стальные столбы, вышибали ворота городов своим именем и рвали цепи на куски приказом…
– Они шли с запада на восток, – сказала Жанна. – Вы видели оставленный ими камень.
– Ого, – сказал я. – А с тех пор больше никто не пробовал?
– Пробовали, – кивнул Арагорн. – Они погибли.
– Неплохо, – заметил Йенс.
– Всегда можно повернуть, – сказал Арагорн. – Только потом не стоит корить себя за то, что отступил.
– Король, – напрямую спросил я. – Ты советуешь мне идти? И вести за собой остальных?
– Ты говорил о приключениях, – напомнил Арагорн. – Хотя я никогда не был сторонником приключений ради приключений.
– Да ему просто хочется делать все назло, – вдруг сказал Йенс. Я повернулся к нему – немец нахально улыбался, а Зигфрид качал головой в крылатом шлеме. – Что нельзя, то и можно. Куда не надо, туда и нужно. Где никто не ходит, там и пойдем. Хорошая, между прочим, жизненная философия.
– В целом – это правда, – признался я. – Примерно такой философией я и руководствуюсь.
Арагорн засмеялся – я даже вздрогнул, никогда раньше такого не слышал – и уставился на него изумленно, потому что это был настоящий веселый смех.
Гори, моя душа, пускай огонь сжигает
Мосты ко временам, где жил, собой греша.
Пока светла моя звезда и воздуха хватает,
И разум злом не помрачен, гори, моя душа!

Пока еще любить и жить хватает страсти,
И драться до конца, собой не дорожа,
Пока свободен мой язык и страху неподвластен,
Пока надежда в сердце есть, гори, моя душа!

Когда же тьма и тьма тоску посеют в сердце,
И ночь падет на мир, безумием страша,
Спаси меня от этих бед, пускай ценою смерти,
Да не угаснет твой огонь, гори, моя душа!

Так дай нам Бог понять на нашей страшной тризне,
Что все, в чем нет огня, не стоит ни гроша.
Нет родины иной, чем жизнь, но свет твой выше жизни,
Веди меня на свой огонь, гори, моя душа!

М. Володин

Андрей,
Йенс и я,
Олег, Танька, Лена, Игорь;
Фергюс, Лена и Зорка, Димка;
Видов, Ингрид и Линде, Мило;
Сергей, Анри, Ян и Раде.
Примерно таким порядком мы и двигались с самого утра, с того момента, как спустились в долину. Я строго-настрого запретил кому-либо отходить в сторону дальше видимости. Прежде чем спуститься, мы довольно долго готовились – чисто морально в основном, но не только. Мы внимательно разглядывали долину, насколько хватал глаз.
Ничего необычного не было видно, если исключить то, что в этих местах – явно благодатных! – нигде не поднималось ни дымка. Вообще не было видно признаков человеческого присутствия.
Я еще раз спросил всех, не скрывая ничего в плане опасности, нет ли желающих «пойти другим путем». И испытал гордость за то, что ко мне прибились такие кретины…
Надо сказать – пока что неведомый Вендихо никак себя не проявлял. Было тепло, но дул довольно сильный ветер (с деревьев то тут, то там уже летели листья), а на солнце время от времени набегали раздерганные клочья облаков. Зверья тут было полно, мы то и дело пересекали хорошо натоптанные тропинки, слышали, а то и видели животных и птиц.
Как писал Гайдар в «Мальчише-Кибальчише»: «И все бы хорошо, да что-то нехорошо». Я видел, что многим из наших не по себе. И сам понял, что имел в виду Джанни, когда впадал в истерику. Меня давило.
Давило, и все тут. И это было не ощущение отталкивания, которое я испытывал в некоторых местах, в которых побывал, словно тебя тут не хотят; есть такие места, чужие человеку, чаще всего – морское побережье или горные плато. Нет. Нас тут явно хотели.
Что-то подобное, наверное, испытывает животное, ощущающее присутствие охотника, но не видящее его. За нами наблюдали – жадно и оценивающе. И взгляд был осмысленный, а главное – повсеместный. Ниоткуда – и отовсюду.
Все-таки этот мир надо за кое-что благословить. Он «заморозил» в нас способности подростков, исчезающие с возрастом, в частности, интуитивное ощущение опасности, молниеносную реакцию, бесстрашие. И одновременно наделил опытом, вещью бесценной. Так вот. Не урса за нами следили. И не люди. И вообще…
Под «и вообще» начались чудеса. Андрей остановился, вскидывая левую руку, а правой молниеносно обнажив свою валлонку. Но он мог бы и не сигналить, потому что трудно было не увидеть то, что предстало нашим глазам.
Точно перпендикулярно к нашему курсу шла группа ребят. Очень похожих на нас (в том смысле, что похожи вообще-то все, прожившие здесь определенное время), но вооруженных как бы «потяжелее» – со щитами, многие в шлемах, кое-кто с копьями, некоторые – в чешуйчатых панцирях. Двигались они быстро, привычно-ходко и бесшумно.
Совсем бесшумно.
Один из парней обернулся в нашу сторону, и я встретился взглядом с его глазами, светло-серыми и широко расставленными.
Он меня не видел. Отвернулся и зашагал дальше в этой странной процессии.
– У них ни у кого нет тени, – сказал напряженно Йенс. Мы оставались на месте, словно не в силах пересечь ту невидимую черту, по которой они шли, пока странный отряд не скрылся за деревьями, двигаясь все так же размеренно, бесшумно и уверенно.
– Пошли, Андрей, – окликнул я Альхимовича. Он обернулся, посмотрел на меня, сглотнул – и зашагал вперед.
Ничего не случилось…
– Олег, – мы с Йенсом шли в центре ромба, а Танька и Ленка Власенкова на время заменили нас в охранении, – ты понял, кто это был?
– Понял, не дурак – дурак бы не понял, – пробурчал я. – Те, кто погиб тут когда-то.
– Дурак, – искренне заметил Йенс. – Наоборот – те, кто смог пройти эти места. Вендихо сравнивает нас с теми.
– С чего ты взял? – спросил я. Йенс вздохнул так, что мне захотелось дать ему по шее:
– «Тир», – палец Йенса описал в воздухе «наконечник стрелы». – У них на щитах была руна «тир», или «тиваз», не знаю, но скорее «тир», если это англосаксы, – и он прочел:
Тир – звезда,
веру крепит в атлингах,
не собьются с пути,
туман в пути
им не помеха…

…К вечеру мы вышли на берег тихого лесного озера.
* * *
Обычно я ставил на двухчасовые ночные дежурства по два человека и считал это более чем достаточным. Нормальным было и то, что часовые старались замаскироваться и не привлекать к себе внимания. Но на этот раз я изменил своей привычке – опасностью были не урса. Мы еще засветло натаскали на поляну у речного берега огромное количество хвороста и сушняка (ходили по четверо!), из которого выложили огненное кольцо. На те же двухчасовые смены я назначил снова четверки, приказав ни в коем случае не покидать круга.
Как только стемнело – начались мелкие и гадкие чудеса. Ощущение взгляда стало неотрывным и физически тяжелым. По кустам вокруг ярко горящего огня крались отчетливые звуки. Из темноты протягивались сами собой ветви деревьев. Кто-то тяжело перепрыгивал с одного ствола на другой. Вода у озерного берега шептала вкрадчиво и затягивающе. Что-то плескалось там.
Мы поели и стали укладываться – никто не рвался петь, сыграть в шашки или шахматы, просто посидеть и поговорить, хотя вроде и устали не очень. Ложились головами к огню, ногами наружу – такой «звездой». В первой смене стояли (было десять часов) Йенс, Видов, Димка и Фергюс. И я еще какое-то время бродил по лагерю, стараясь не вглядываться в темноту и дергая часовых без нужды, пока Йенс не сказал почти весело:
– Да ложись ты, князь. Тебе меньше чем через четыре часа вставать.
Я не признался ему, что боюсь ложиться, но вздохнул и отправился к Танюшке. Она уже спала, кстати, лег и я, не разуваясь, просто накрывшись плащом и крепко зажмурив глаза. Я был уверен, что если открою их, то увижу за линией огня нечто непередаваемо страшное.
Странно, но уснул я мгновенно и спал без сновидений, пока не проснулся от какого-то внутреннего толчка. Костер в центре горел, кольцо тоже полыхало. Поднеся к глазам руку с часами (переставлять их по часовым поясам я уже давно бросил, но заводил регулярно, и они исправно отмеряли время), убедился, что проспал больше трех часов, до смены еще двадцать минут, а спать не хочется.
Я сел, потом встал, оглядываясь. Андрей неподалеку подбрасывал в костер хворост. Ян и Мило мерили шагами внутренний круг, а Раде стоял у дальней его границы, напряженно вглядываясь в темноту, и я подошел к нему. Он оглянулся:
– Чего встал?
– Ну, что там? – вполголоса поинтересовался я, не отвечая на вопрос.
– Мерзость разная чудится, – признался он. – Такая, что волосы дыбом… Остальные говорят, что тоже.
– Не всматривайтесь, – резко и громко буркнул я, отворачивая его за плечо; размытая черная тень отдернулась от огненного круга в двух-трех метрах от нас. – Вот сволочь!
– Князь, – Раде серьезно смотрел на меня глазами, отражающими языки пламени, – ты встречался когда-нибудь с нечистью? В смысле – там?
– Никогда, – решительно ответил я. – А ты что, встречался?
Раде вздохнул:
– Вы, русские, совсем европейцы… А у нас до черта такого, о чем вслух не говорят. Мы жили в Скопье, отец нас всегда возил отдыхать в Италию, но пару раз не мог, дела были, и мы жили у прабабки, в селе на границе с Косово. Ей уже за сто, прабабке. Она нас после темноты даже из дома не выпускала, потому что говорила, что у околицы бродят вурдалаки.
– Кончай… – я передернул плечами. Раде моргнул, улыбнулся и продолжал:
– Вот… А во второй раз – мне было двенадцать – я ночью спер у нее ключ, открыл дверь и вышел. Страшно было – не передать, но и тянуло… Там до околицы рукой подать было. Ночь лунная… Вот, помню, я иду и уговариваю себя, что все это сказки, никаких вурдалаков не бывает… Пыль блестит, как серебро, никого нет, в домах – ни огонька, но видно все равно неплохо. – Раде вдруг нервно засмеялся и продолжал: – Короче, я едва успел добежать до дому. А ключ потерял. Он до утра стоял прямо у открытой двери и просил впустить, а я сидел у порога и трясся – чтобы дверь закрыть, нужно было руку наружу протянуть. Я даже, что обдулся, заметил только утром, когда он ушел. Прабабке я, кстати, все рассказал. Так вот, ты не поверишь. Сельский шериф меня расспросил и сам пошел на кладбище – я потом там был и видел, как он – в форме, при оружии! – загонял в одну могилу осиновый кол.
– Прекрати, страшно же! – сердито и откровенно сказал я. Раде хлопнул меня по плечу:
– А я думал, что ты только высоты и пауков боишься!
– Не только, – отрезал я. – Еще я боюсь за всех вас. По обязанности.
– По обязанности? – не без яда уточнил Раде. Вода в озере заплескалась так, словно кто-то вылезал на берег; я похолодел и на вопрос Раде не ответил, а вместо этого спокойно сказал:
– Поднимай мою смену. Пора…
В свою смену я взял Сергея, Басса и Олега Крыгина. Ребята быстро привели себя в порядок, и мы разошлись по периметру, подбрасывая хворост. Мы не разговаривали и не присаживались, но именно с этими парнями я чувствовал себя необычайно надежно. И это было странно. Йенс и Джек были умней моих старых друзей. Фергюс, Видов, Раде – да и многие другие – умели лучше фехтовать. И не то чтобы я держался со «старичками» как-то особо близко.
Но вот поди ж ты… Мне вспомнился дневник Лотара. Как он писал про своих старых друзей, которых осталось мало, которые замешались в массе ребят и девчонок, ничем не худших, чем они… и все-таки остались его старыми друзьями. Кажется, ребята мои ощущали то же самое, потому что Олег вдруг сказал:
– Интересно, как там Вадим?
– Через энное количество месяцев узнаем, – откликнулся Басс.
– Смотрите внимательно, – окликнул я их. Басс отдал честь. Я усмехнулся и неспешно зашагал вдоль огня, стараясь заставлять себя смотреть под ноги, не коситься в темноту. Следом за мною крался по кустам многолапый шорох, сопровождавшийся странным похрюкивающим звуком. – Сгинь, гадина… – процедил я против своей воли, косясь в ту сторону. В кустах захихикали, завозились, зашептали на несколько голосов: «Сгинь, сгинь, сгинь…» Я зашагал дальше, стараясь держать в поле зрения Сергея, шедшего мне навстречу, и не прислушиваться к шепоту, оставшемуся за спиной.
Мы поравнялись друг с другом, обменялись – ни за чем, для бодрости – кивками и уже почти совсем разошлись, когда до моего слуха донесся (на самой его грани!) далекий, но отчаянный крик. Я оглянулся и по настороженному лицу Сергея понял: он тоже слышал. Но все-таки спросил:
– Слышал?
– Слышал, – коротко ответил мой друг. В этот момент крик повторился – более отчетливо. Кто-то кричал по-французски: «Помогите, ради бога!» – Опять… Что делать, Олег?
– Да ничего, – отозвался я, – это ловушка, ясно же…
Крик раздался в третий раз, примерно на том же расстоянии. В нем звучали отчаянье и ужас.
– Это километрах в двух, на берегу озера, – Сергей вгляделся в темноту. – Недалеко…
– Никого там нет, – отрезал я. Заорали снова. – Сам подумай – ну кто там может так орать, долго и вдохновенно? Бежит и орет? Сидит на дереве и орет? И кого он на помощь зовет?
– Да, правда… – Сергей почесал висок. – Точно… Все равно на нервы действует… Ладно, разошлись.
Мы вновь зашагали в разные стороны. В темноте по-прежнему разносились крики о помощи, но я уже и сам понял – никто там на помощь звать не станет. Крики больше не напрягали, просто раздражали, а человеческого в них оставалось все меньше и меньше. Словно магнитофон тянул ленту, а по временам наоборот – «убыстрялся». Очевидно, Вендихо это понял, потому что вопли наконец стихли, как оборвало.
Интересно, чьим голосом кричал он по-французски? Кто был (или кто была?.. Не поймешь по голосу…) этот француз, погибший здесь? Я подбросил в нескольких местах хвороста в костер, зевнул. Зевок вышел нервным, каким-то собачьим.
– Олег! – окликнули меня. Оклик раздался спереди, из-за цепочки костров, и голос был знакомым; я не успел задуматься – чьим, потому что оклик повторился: – Олег! Поди сюда!
Блин! Я выругался мысленно. Кто-то все-таки вылез за ограждение! Не иначе как этого кого-то заела стыдливость, и он решил помочиться в темноте! Ведь говорил же, предупреждал, требовал! Надо идти, вытаскивать – куда кто там влетел? Рядом совсем кричат, минута туда, минута обратно – быстро обернусь…
Так. Стоп. А куда это я?!
Этот вопрос я задал себе, уже примериваясь к прыжку через костер. Помотал головой, рукой потер лицо. Оглянувшись через плечо, я внимательно пересчитал всех наших. Конечно же, все были на месте!
В чаще раздался пронзительный, жуткий вой, бешено захрустели кусты – через них кто-то ломился, прямиком ко мне, явно намереваясь пробить костер. Я шарахнулся назад, выхватывая оружие… но всколыхнувшая лес волна резко улеглась.
– Выходите, – раздался глухой, вездесущий голос, на этот раз говоривший по-русски. – Выходите сюда, хватит играть со мной. Все равно вам не уйти теперь из долины, я получу вас всех, так облегчите свою гибель сами, придите ко мне!
– Иди сюда сам! – крикнул Сергей. – Что, обжечься боишься?!
– Не говори с ним! – рявкнул Басс. – Не обращайте внимания вообще!
Кое-кто из наших, похоже, проснулся, но явно не воспринял происходящее – повозился и удрых снова. Голос умолк, вместо него начали раскачиваться деревья. Сперва слегка, потом – все сильней и сильней, пока шум ветвей не слился в страшный рев, теперь уже перебудивший всех. Ребята и девчонки вскакивали, хватаясь за оружие и озираясь. Я, перекрикивая гвалт, заорал:
– Все нормально! Просто под утро хозяин долины решил повеселиться как следует! Ложитесь! Ложитесь, спите, все хорошо!
Шум, кстати, улегся почти тут же. Наши укладывались дольше, но в конце концов затихли и они. Мы возобновили свое движение по кругу. Шорохи и треск по-прежнему преследовали нас, их сопровождал тихий, уходивший в неслышимость, вой, от которого начинало ломить виски, а в затылок отдавалась резкая боль. В какой-то момент я заметил, как Олег собирается перебираться через огонь, но Басс дернул его обратно. Крыгин дико посмотрел вокруг, признался:
– Вот ведь… Почудилось – Ленка оттуда зовет.
– Вон твоя Ленка спит! – Басс потряс его за плечи.
Олег улыбнулся:
– Вижу, вижу, я в порядке… Вот ведь гадина! Чуть не выманил… Слышишь, ты, сука?! – заорал он в темноту. – Я тебе…
– Заткнись! – прошипел я. – Все! Тихо! Работаем дальше!
Вендихо не унимался. Очевидно, он чувствовал, что скоро рассвет (стоп, а ведь на американский отряд он днем навалился – надо не забывать…) – и решил нас донять. Из леса выходили слепые олени, двигавшиеся, как манекены, на прямых ногах. От них веяло запахом гниения, между задних копыт волочились черные, спутанные клубки внутренностей. Этой нечисти собралось целое стадо. Смотреть на них было тягостно, не страшно, а отвратно до тошноты. Кончилось тем, что Сергей начал швырять в них головешками и разогнал. Вместо этого начался вокруг мяв, рев и вой, кто-то шарахался с дерева на дерево и даже пролетал над поляной, над костром, заставляя пригибаться. Но где-то далеко за озером медленно начинала разгораться полоска зари – и вакханалия вокруг костра пошли на спад. Но, прежде чем она прекратилась окончательно, произошло еще кое-что.
Я как раз раскочегаривал пригасший в одном месте костер, когда ощущение взгляда стало непереносимым, и я, вскинувшись, схватился за наган. Прямо за пламенем высилась темная фигура – точнее я не мог ничего рассмотреть, взгляд как-то странно соскальзывал с нее, как вода с промасленной ткани, и только два светящихся мертвенно-зеленым светом диска висели перед моим лицом.
Это только начало, услышал я у себя в голове.
* * *
Утром подморозило. Стало ясно, что наступила осень. Воздух меж деревьев стоял (именно стоял) тихий и прозрачный, как стекло. Висела белесая паутина. Конечно, можно было не сомневаться, что день вновь будет теплым, но также несомненно было и то, что накатывает зима. Может быть, не такая суровая, как в старушке Европе, но – зима.
Я не выспался, хотя после смены смог достаточно спокойно поспать еще два часа. Вообще, если честно, все приключения, пока их переживаешь – это смертный страх или столь же смертная скука (вроде бесконечных пеших переходов). Но во-первых, как ни странно, потом вспоминаются только немногочисленные, но по-настоящему яркие моменты. А во-вторых – без этих приключений адреналин в кровь перестает поступать совершенно. Растительное существование…
– Раз пошли на дело —
Выпить захотелось… —

бурчал Игорь, затягивая ремни сапог. – Что-то холодно, Олег…
Что-то стало холодать.
Не пора ли нам поддать?

– Алкогольную тему отставить. – Я зашарил по земле в поисках «сбруи». – А, вот… Доброе утро, Тань.
– Не очень доброе. – Она села, ежась. – Сны такие мерзкие снились… или наяву было, черт его знает… Ты в лес уходил?
– Ты что? – поразился я.
– Значит, снилось, – вздохнула она. – Ой, как холодно-то… Мороз, что ли?
– Невероятно точное замечание, – заметил Олег Крыгин.
– Так, никому никуда из лагеря не отходить! – гаркнул я, будя тех, кто еще спал. – Если кому приспичило до «не могу» – собираться группами не меньше чем по пять человек и опять-таки далеко не отходить!.. Лен, когда завтрак будет?
– Будет, – туманно ответила Власенкова. – Олег, поохотиться бы сегодня. Свежее мясо нужно…
– Не только нам, поэтому перебьемся сухпайком, – отрезал я. – Да вставайте же, наконец!
Мой вопль привел наконец в действие всех. Реанимированный костер разгорелся, утренний холод отступил, послышались шутки и подначки.
– Вообще-то если сегодня ночью мы видели все, на что Вендихо способен…
– Чаю налейте…
– Слушайте, что мне сегодня снилось!
– Нет, это ты послушай…
– А мясо все-таки плоховато коптили, попахивает…
– У нас с водой-то как?..
– Кто мой брусок для точки свистнул? Верните, а то будет, как на Кавказе!
– А там как было?
– А там не вернули…
– Фергюс, у тебя шов под мышкой разошелся, давай я зашью…
– Фляжку заберешь, вон, висит на дереве…
– Смотрите, какое красное солнце…
– Нет, все-таки ночка была неприятной. Сколько еще переходов-то?..
– А где тут все-таки картошка растет еще?..
Я ел свою порцию и невольно улыбался. Честное слово, мне было хорошо среди этой компании. Правда. Но в то же время начинал я ощущать какое-то странное чувство. Оно подкрадывалось и росло последние месяцы, и до сих пор я как-то не обращал внимания на это… а вот сейчас задумался. И опять вспомнил тот сон. Я один. Холодный туман над проросшим острыми копьями осоки болотом.
Я – один.
Друзей у меня почти не осталось уже сейчас, и это был неприятный факт. Я сейчас могу любого из этих ребят, любую из этих девчонок окликнуть. Пошутить могу. Могу приказать, и никто не посмеет не послушаться. Могу пуститься в общие для всех нас воспоминания и сам посмеяться в ответ на дружеские подначки.
Дружеские – но не от друзей. Уплыл Вадим. Уплыл – и ушел, как друг, и расстались мы с ним нехорошо. Сергей остался другом, но в душе я боюсь, что и с ним меня что-то разведет… а раньше-то и мыслей не было таких! Джек – да, пожалуй, друг… а может, просто общность душевных установок? Йенс – словно какая-то стеночка не дает нам сойтись вплотную – и он, похоже, это тоже понимает и не очень старается сблизиться.
Вот вам и шуточный титул. Смешной титул. «Князь». Смешно, весело, шутка… Но тот мальчишка, который глядит на меня из любого лесного озерка немигающими карими глазами, – это не шутка. Это правда, и у этой правды жесткое лицо…
– Пошли, собираемся. – Я решительно поднялся на ноги. – Кончайте жрать!.. Там, у кустов, – подъем, блин!.. Не отходить!.. Строиться!..
– Ох, е, – прокряхтел Андрюшка Альхимович. – Тань, он что у тебя – не выспался? Или в военное училище готовится?.. Грехи наши тяжкие, где мой нож?
– Ты на нем сидишь, – спокойно сказал Йенс.
И рывком затянул пояс.
* * *
К двум часам стало совсем тепло. Мы вышли к речке; Вендихо себя никак не проявлял. Холодная даже на вид вода стремительно неслась между узких пологих берегов отчетливо видимыми переплетающимися струями – прозрачная, тугая.
– Перейдем, – я вытер пот со лба ладонью. – Йенс, Олег, свалите поперек вон то дерево.
Мальчишки отошли в сторону, застучали топоры. Олег и Йенс (похожие, кстати, «истинные арийцы») умело впеременку работали короткими острыми инструментами с оттянутым «бородой» полотном. Все даже засмотрелись.
– Смотри, – вдруг буркнул Раде. Он не наблюдал за тем, как рубят дерево, а что-то крутил головой и сейчас толкнул меня локтем.
– А? – Я оглянулся. И больше ничего не спрашивал.
В двух десятках метров от нас, на прогалине, по которой мы шли недавно, пригибалась трава. Так, словно кто-то двигался в нашу сторону, приволакивая ноги.
– Быстро сюда, бросайте дерево! – заорал я, выхватывая палаш. – Спинами к берегу, оружие наголо! Живей!
Команда была выполнена молниеносно. Теперь все видели это странное шевеление – вернее, видели, что оно замерло в двух-трех метрах от нас. Мгновенно появилось ощущение давящего, пристального взгляда в упор. Кто-то водил стылыми глазами по нашим лицам, словно кистью – широкой, смоченной в липкой холодной слизи. Хотелось поднять руку и вытереться, как будто это и правда по-настоящему.
Не знаю, сколько времени это продолжалось. Но долго – на самом деле долго, не по ощущению. Это… нечто, или ничто, не знаю, как сказать… так вот – оно не стояло на месте, а двигалось вдоль нашей напряженно замершей цепочки, словно искало слабое звено. Потом – ушло. Ушло в лес так же, приминая траву, как подходило к нам.
Я услышал, как кто-то со свистом выдохнул, словно не дышал все это время. Еще кто-то как по команде зашевелился, кашлянул, переступил с ноги на ногу, звякнул сталью…
– Ну и что это было?! – взвинченно спросила Зорка. Ее голос даже не был похож на обычный – ее же.
– Переправу! – прохрипел Йенс. – Черт, скорей же!.. Текучая вода…
– Не поможет, – ответил Фергюс. – Вся эта долина – он.
– Переправляться все равно нужно. – Я отмахнул рукой, Олег и Йенс бросились к полуподрубленному дереву. – Не расходиться, стоять, оружие не убирать.
Йенс и Олег работали топорами, как заведенные, только щепа летела, причем часто промахивались, потому что оглядывались, хотя мы отгородили их от леса полукольцом, да еще двойным, убрав девчонок во внутреннее полукольцо. В конце концов дерево, с хряском ломая ветви, рухнуло на другой берег. Мне кажется, оно еще и упасть толком не успело, а половина наших была уже на другом берегу. Я переходил последним, и это, надо сказать, требовало почти всех запасов моего героизма. Но вопить: «Поджигайте мост!!!» – я начал еще на середине.
* * *
Весь этот день мы уходили все дальше и дальше в глубь долины, не теряя боевого строя и то и дело останавливаясь. Вендихо нас в покое не оставлял – среди бела дня, сволочь, чудил почем зря, выпуская из-за деревьев и кустов такую ересь, что я не удивился бы, окажись у меня к вечеру половина седых волос. Но к тому моменту, когда мы уже собрались останавливаться на ночлег, Йенс подошел ко мне.
– Слушай. – Он нервно улыбнулся. – Есть риск не дойти.
– Имеется, – согласился я, отводя глаза от гниющего девчоночьего трупа, ковыляющего за кустами параллельно нашему курсу.
– Есть один способ, – предложил Йенс, – только я не знаю…
– Я знаю, – убежденно заявил я. – Что угодно лучше, чем здесь.
– Придется идти, не останавливаясь, пока не покинем долину.
– Если надо – побежим… Только все равно не успеем, ночью даже лучше на месте…
– Олег, – оборвал меня Йенс, – кончай тратить время. Я раньше этого не пробовал, но может получиться. Во всяком случае, у того, кто мне показывал, получалось.
С этими словами Йенс полоснул себя по запястью…
…Не знаю, как и что там бормотал Йенс, глядя на заходящее солнце, пока его поддерживали – он потерял немало крови, пока нарисовал каждому на лбу руну). Потом мы вынуждены были его тащить, самым элементарным образом, на носилках, которые мы тут же соорудили. Йенс и позже не объяснял свой фокус… и был ли это вообще фокус.

 

Но все эти жутики Вендихо, которых он напускал массово, резко потеряли к нам интерес. Даже нет – их интерес сменился явным ужасом, они очищали нам дорогу, а мы шли быстро, не оглядываясь и плотней сбившись в клин, в центре которого тащили Йенса.
Мы двигались таким порядком, пока не выбрались за пределы долины. И даже когда Йенс пошел сам, а дорога уже вела в гору – долина кончилась, – мы не остановились.
* * *
От долины Вендихо мы уходили еще целых три дня после того, как пересекли ее границы, хотя по ночам были заморозки, а листва на деревьях либо облетела, либо окончательно приобрела цвет золота и меди (дни, правда, были все еще теплыми). Мы не сговаривались, я даже приказов не отдавал – просто по утрам, как само собой разумеющееся, мы снимались и шагали дальше. Зимовать возле долины мы не хотели.
Аппалачи не очень были похожи на горы в обычном понимании этого слова. Из бесконечных долин, густо заросших лесом, поднимались хребты и перевалы, тоже с деревьями, но редкими. В долинах текли речушки – притоки Огайо – и сбегали со склонов многочисленные ручьи. Помимо всего прочего, эти места кишели жизнью.
Утром четвертого дня я задумался – во время завтрака – о том, что мы опаздываем с зимовкой. Задумался так глубоко, что слабо воспринимал окружающее. В таком состоянии я вполне мог исполнять обычные обязанности, но не более того.
– Олег!
Это слово и вывело меня из обалдения по поводу зимовки. Мы уже часа два шли по берегу ручья. Я вскинул глаза – на меня чуть ли не с сочувствием смотрела Ленка Власенкова.
– А? – встряхнулся я.
– Тебя зовут, – мотнула она головой. – Вон орут.
Перед нами была большая – метров триста – луговина, на противоположном конце которой поднимались пологие холмы, в свою очередь, в нескольких местах увенчанные каменными клыками. Между двух таких «клыков» стоял, размахивая рукой, Димка. Увидев, что я смотрю в его сторону, он поднес пальцы ко рту и засвистел так пронзительно, что эхо мячиком отскочило от леса за нашими спинами и заметалось по луговине.
– Олег!!! – донеслось до нас.
– Иду! – заорал я в ответ, поднимая руку…
…Весь передовой дозор, согнувшись пополам, заглядывал в полукруглый арочный вход, на две трети заплетенный уже отзеленевшим диким виноградом. Вход располагался прямо в основании каменного столба, как дупло в траченном кариесом зубе. Вокруг лежала широкая площадка, со всех сторон обрывавшаяся на глубину восемь-десять метров в ручей – только в одном месте тропинка вела через него, круто поднимаясь. Из пещеры тянуло теплом и не пахло зверем.
– Факелы давайте! – крикнул я, чуть повернувшись через плечо.
– Удачное место? – гордо спросил Ян. Оказывается, неистребимый инстинкт карпатского горца завел поляка сюда ради интереса.
– Кажется, да. – Я рывком сдернул виноградную занавеску. – Но интересно, почему оттуда тепло-то?
– Скорей всего, термальные источники, – это сказала Танюшка, взобравшаяся к нам. – Центральное отопление.
– Сыро будет с таким отоплением, – возразил Димка.
Снизу передали охапку наскоро, но умело сделанных факелов. Видов уже стучал кресалом, выбивая искры, и скоро от первого занявшегося факела разжигали остальные, раздавая их по рукам…
…Сразу за входом, без коридорчиков или переходов, располагался небольшой зал – где-то шесть на шесть, высотой метра два, с сухим песчаным полом. Я услышал довольный вздох Ленки Власенковой и про себя согласился – комнатка для проживания была идеальной. Дальше вел еще один проход – тоже арка в стене – и мы, пройдя в него (пригнувшись, иначе никак), оказались в маленьком «тамбуре», где голова практически чиркала о потолок. Тут было почти душно – влажным теплом тянуло из проходов в стене. За одним, куда мы сунулись, оказался тупик с трещиной в полу. Оттуда шло тепло, но сухое («Сортир», – сказал кто-то, и я мысленно согласился опять). За вторым коридор довольно круто уходил вниз, и половина наших воинов во главе с Андреем полезла туда, а я с остальными отправился в третий – последний – проход.
Мы сразу застряли в коротком широком коридорчике – спереди слышались какое-то шуршание, вздохи и побулькивание, которые лично у меня вызвали ассоциации со скопищем огромных насекомых. Я застыл. Другие тоже остановились, но Зорка вдруг рассмеялась (откликнулось эхо) и сказала:
– Эх, вы, храбрецы! Это же вода!..
Через большой зал – дальнего конца не достигал свет факелов – бежала в мелком каменном ложе широкая река. Слева под стеной бурлили несколько ям с кипятком, а справа из-под стены выбегал ручей, вода в котором была ледяной. В речушке же она оказалась горячей – очень, но рука терпит, а у того места, где в нее впадал ручей, – прохладней.
– Баня и родник, – заявил я. – Это клад. Ян, я тебе благодарность в личное дело впишу.
– На лоб синими буквами, – хихикнул довольный поляк.
– Эй, а тут раньше жили! – подал голос Сергей. Он стоял у стены, водя факелом вдоль нее. Свет выхватывал из темноты строчки выбитых в камне букв. – По-английски, кажется… Точно! – он помедлил и довольно бегло перевел: – «Пятое января 1692 года…» сколько завитушек… тут имена и фамилии… сорок пять человек… «Уходим завтра на прорыв. Запасы берем с собой, раненых тоже не оставим. Если ударим внезапно – прорвемся, есть все шансы. Да будет с нами Святая Троица, Дева Мария и Святой Георгий, покровитель доброй Англии». А вот тут еще, смотрите!.. И еще, только уже по-русски!.. А вот еще, дата времен войны, какой-то Лотар Брюннер… Олег, это не тот, про которого ты говорил?
– Да, он, – я подошел ближе, с уважением окинул взглядом надписи. – Мемориальная стена… Все, зимуем. Хорошее место!
– А я прямо сейчас нас увековечу. – Сергей достал складной нож, всаживая факел в трещину на стене…
– Там ледник, – Ленка чихнула, почесала нос. – Крутой спуск со ступеньками и ледник. Кувшины – хорошие, но пустые. По мелочи кое-что. По-моему, тут стоит зимовать.
– По-моему, тоже, – согласился я. – Ну что, тогда прямо сейчас начнем готовиться… Давай, Лен, бери все в свои руки.
Глаза нашего завхоза загорелись хищным азартным огнем фанатика. Я понял, что в ближайшее время Олег Крыгин останется в одиночестве и днем, и ночью – Ленке будет не до него. Зато нас она замордует, иначе не скажешь. Кулацкие у нее гены, иначе не скажешь.
– Надо будет очень постараться, – вдохновенно заговорила она, – пока еще снега нет, да и дни теплые совсем…
Я постарался перестать слушать.
* * *
На этот раз меня «прижало» на охоте. Я огибал здоровенный муравейник, обитатели которого уже запечатали на зиму все входы и выходы, когда все вокруг вдруг понеслось с невероятной скоростью – вниз и вперед. Остро кольнули глаза искры звезд. Почти неосознанно я вскинул над головой сложенные «лодочкой» руки, ощущая, как некая бездушная сила разворачивает меня вокруг оси… Солнце выкатывалось над горизонтом, похожим на чашу, потом начало опускаться, и я увидел летящую мне в лицо Европу. Это было так дико, что я зажмурился, а когда через миг заставил себя открыть глаза – на меня надвигалась Скала. Еще секунда – и я увидел подземную гавань и оба драккара Лаури, лежащие на берегу… а в следующее мгновение я понял, что Скала пуста. Не опустошена, нет – именно пуста, покинута…
Первое, что я увидел, рухнув обратно к муравейнику, – острие самодельного копья, покачивающееся перед моим левым глазом.
– Да ну нафиг, – заметил я, не пытаясь отстраниться. Копье сжимал – излишне сильно и нервно – мальчишка на год-два старше меня, одетый в яркую куртку с откинутым капюшоном, джинсы и высокие кроссовки, слегка веснушчатый, бледно-рыжий, с испуганными голубыми глазами. Руки у него дрожали. – Глаз выколешь, – дружелюбно добавил я, перейдя на английский. – Тебя как зовут?
– Ю… – Он поперхнулся, сглотнул, дико глядя на меня, кашлянул и договорил: – Юджин Барнум.
– Очень приятно. – Я отвел ладонью копье от своего лица. – Олег. Можно без фамилий.
Мальчишка попятился куда-то в направлении муравейника и с тихим треском исчез в буреломе. Слышно было, как он катится куда-то вниз.
– С приобретением, – вслух поздравил я себя.
* * *
– По-моему, он голодал всю предыдущую жизнь.
В голосе Ленки прозвучала определенная опаска. Наблюдая за тем, как американец ест, я спокойно ответил:
– Не объест, чего там.
Хотя мел Юджин действительно со страшной скоростью и уже два раза кивал в ответ на предложение добавки – первое Ленка сделала радушно, второе – с опаской.
Пока мы возвращались в лагерь – без добычи, хотя это как еще посмотреть! – Юджин то и дело принимался рассказывать мне свою историю, одновременно цепляясь за мои рукава. В общем, все было понятно. Жил мальчишка в городе Луисвилл, штат Кентукки. Отрывался по полной (а это что за бред?). Девять дней назад с компанией пошли в пригородный парк – барбекю, пивко. Ну, он отошел к воде, посмотреть на уток, а дальше понятно.
Юджин тем временем смел добавку – тушенное с травами мясо – и, застенчиво улыбаясь, протянул котелок Ленке.
– Хватит, – отрезала та, – обрыгаешься.
– Точно, – подтвердил я, отталкиваясь плечом от стенки пещеры. – Если ты говоришь, что восемь дней почти ничего не ел, то пока хватит… Вставай, пошли.
– Куда? – Он, кажется, испугался.
– Трахаться, – беззастенчиво и мстительно заметила Ленка, подтягивая к себе свои записи. – Олег – он, знаешь, какой?! Ууууу…
– Ерунду не говори, – без какого-либо раздражения отозвался я. И пояснил Юджину: – Поменьше ее слушай. Пошли, подберем кое-что тебе… Ну, чего смотришь? – Я засмеялся. – Пошли, пошли, пошли, нам еще на охоту идти, сейчас время такое: один час зимний день кормит… Да, Лен! – спохватился я. – Танюшка где?
– Они с Анри и Яном час назад ушли… Слушай, вали, куда ты там шел, не мешай, у меня цифры не сходится!
– Сальдо, бульдо… – пропел я, взмахом руки подзывая Юджина в пещеру. Американец пошел не очень охотно. Кажется, он все еще не до конца понял что к чему.
В пещере я указал ему на запасное оружие.
– Выбирай… Девчонки потом тебя обошьют, а пока ты нормально одет. По сезону.
– Мы что, правда идем на охоту? – Он с сомнением рассматривал клинки.
– Конечно, – кивнул я. – Не охотился никогда?
– Не-а… Вот это что?
– Это палаш, – пояснил я, – почти такой, как у меня.
– Я возьму?
– Бери, – пожал я плечами и посмотрел на часы.
– А что, с этим охотятся? – он крутил в руках перевязь.
– Руки подними. – Я шагнул к нему. – Да поднимай, ты что? – Он как-то мялся и жался. – И запоминай, как все это носить… Да чего ты шарахаешься?!
– Я не шарахаюсь… – пробормотал американец. – Только я это… в общем, мне девчонки нравятся…
– А мне иногда не очень, – признался я. – Вредные, крикливые и с амбициями… А ты это к чему? – Я приладил перевязь, полюбовался.
– Ну, как же, она же… Елена сказала…
– Еленой ее называть жирно, Ленка, она и есть Ленка, – поправил я. – Ну и что?
– Ну, она сказала, что ты вроде бы… нет, я ничего против не имею, но сам я натурал…
– Ничего не понимаю, – признался я. – Ты по-английски говори! Ладно, по дороге объяснишься. Пошли. Да пошли же, чего ты мнешься?!
Если честно, американец вызывал у меня недоумение, и я правда временами не понимал его слов – казалось, он говорит одно, думает другое, а имеет в виду третье. Но на этот раз смысл его невнятного бормотания дошел до меня, когда и мы дошли – до леса.
– Ты что имел в виду? – уточнил я. – Что я пидарас?
– Э… ну… – Он споткнулся о корень. – Ну, та девчонка сказала же…
– Она тебе еще и не такое скажет, – объяснил я. – Стиль шуток в нашей теплой компании такой… Пидарасов у нас нет. Атмосфера не та. Не выживают. Одинокие есть… одиноких девушек, кстати, нет. Ну так вот, я – нормальный. В этом отношении, – поправился я после некоторого раздумья.
– Ну… голубые, они, вообще-то, тоже нормальные… – начал Юджин, но я отмахнулся:
– Нет.
– Ну вообще-то… – начал он снова, на что я вновь его прервал:
– Не вижу ничего нормального в том, чтобы трахать особь одного с собой пола в то место, из которого срут. Возражение?.. Нет?.. Тогда теперь тихо. Смотри, слушай и нюхай.
Кажется, он хотел еще что-то спросить, но моя спина ярко продемонстрировала новичку, что лучше помолчать. В конце концов, подумал я, этот Юджин не более и не менее странный, чем все мы. У каждого свои закидоны, и любой поначалу ничего толком не умеет. Обтешется, научится, станет не хуже остальных, а то и лучше многих…
– Ты говоришь, никогда не охотился? – не поворачиваясь, спросил я.
– Никогда… – подтвердил Юджин. – Рыбу ловил…
– Рыбу? – уточнил я. – Удочку сам сделать сможешь?
– Ну… в принципе, да, только крючок… хотя и крючок смогу, из акации…
– Отлично. Я тебе покажу рыбное место, и вечером отчитаешься уловом – вот и первое задание, – объяснил я.
* * *
– Олег, иди к нам! – заорал кто-то. Я махнул в ответ рукой, но остался сидеть, положив на колено блокнот. Если честно, мне хотелось присоединиться к нашим, затеявшим на поляне беготню, – я толком не мог понять, во что они играют, однако на расстоянии выглядело интересно.
Я вздохнул. Князь есть князь, дура есть лекс, а за меня этого никто делать не станет… Черт побери, мне, в конце концов, четырнадцать лет! Мне охота и побегать, и попрыгать, и вообще…
«Это еще посмотреть, какие тебе четырнадцать», – заметил я сам себе, берясь за карандаш. Но работать у меня так и не получилось начать, потому что кто-то подошел ко мне и остановился рядом.
Я поднял голову. Это был Юджин, и лицо американца выглядело насмешливо-недовольным. Ничего не говоря, он присел рядом и, набрав в горсть камешков-галек, начал бросать их в валун неподалеку, то и дело промахиваясь.
– Что такой скучный? – осведомился я, откладывая блокнот почти с облегчением. Юджин дернул плечами, скорчил гримасу:
– Потому что скучно, – бросил он, стараясь попасть в основание кустика, выросшего в трещине камня. Камешки летели мимо. Упорно.
– Скучно? – Я подобрал пеструю гальку со сверкающими вкраплениями кварца, подбросил на ладони. – Вон, иди. Они, по-моему, в догонялки играют.
– В догонялки! – фыркнул Юджин. – Мне шестнадцать, а не шесть!
– Это заметно, – согласился я и движением кисти бросил камешек.
Кустик подскочил и завалился в сторону, срезанный у основания. Юджин досадливо фыркнул, высыпал гальку под ноги и агрессивно продолжал:
– Скучища тут! Так посидишь, посидишь и думаешь, что уж лучше б убили поскорей!
– Угу, – равнодушно кивнул я. – Есть такая тенденция… Скучно. Ну так изобретай что-нибудь. Занятие, в смысле.
– Да что тут можно изобрести?! – возмутился американец. – Живем, как в средние века!
– Точно, – с удовольствием подтвердил я. – Даже хуже. Как при первобытно-общинном строе. Слышал про такой?
– Слышал! Ну и что скажешь, это хорошо, что ли?!
– Скажу, что это поправимо, были бы руки, ноги и голова, – пожал я плечами.
– Нет, ну вот ты умный парень… – продолжал агрессию Юджин.
– Спасибо, – усмехнулся я, потягиваясь. Мне было немного скучно, немного смешно, а главное – я видел его насквозь и стопроцентно знал, что он сейчас скажет. Это было бы утомительно, если бы в парне не просматривались хорошие задатки, забитые эгоизмом, разбалованностью и пресыщенностью.
– Здоровенные парни и девчонки, – говорил он, – носятся друг за другом, – он махнул рукой в сторону поляны, – как младшеклассники на большой переменке – и рады до уссачки! В догонялки играют!
– Компьютер, конечно, лучше, – заметил я. Юджин, не различив подвоха, энергично кивнул:
– Лучше!
– Да вот беда – нету их тут, – развел я руками. – А что до догонялок… – Я встал, наклонился к земле, шлепнув по ней ладонями. Распрямился и предложил: – Пошли, сыграешь со мной в жмурки.
Лицо у мальчишки было такое, словно я объявил себя вторым воплощением Гитлера.
– Пойдем, пойдем. – Я хлопнул его по плечу. – Развеемся, а то мне тоже что-то скучновато стало…
Увидев, что мы с Юджином идем к ним, наши прекратили беготню и замолчали. Без особых предисловий я махнул рукой:
– А ну-ка – очистить плацдарм! Я с Юджином в жмурки играть буду!
– Оппа, – сказал кто-то, и почти все уставились на американца с нехорошим веселым интересом.
– Молодой-то какой… – понесся шепоток.
– Ага, был…
– Янки, ну ты попал…
– Жаль, дите еще совсем…
– Ничего, Олег его не сильно покалечит… через недельку и встанет, глядишь…
Юджин растерянно улыбался. Кто-то уже накладывал мне на глаза повязку – обычную головную. Басс разъяснял Юджину:
– Тут все просто… Вот, за пределы поляны выходить нельзя, а тут можно бегать, приседать, на месте стоять – главное, чтобы за минуту Олег тебя не осалил… ну, вон, палкой не коснулся. Продержишься – выиграл.
– И всего-то?! – Голос Юджина был удивленным, и я его понимал – поляна была большой. – Это даже нечестно как-то…
– Нечестно, – согласился Басс, – надо было Олегу еще ноги стреножить…
Я вытянул руку и поймал брошенную палку. Сказал в темноту:
– Спасибо, Тань… Ну что?
– Начали! – гаркнул Басс.
Стало тихо. Исчезли человеческие звуки. Несколько секунд я стоял на месте.
Мне было смешно.
Юджин крался мне за спину по краю поляны. Я развернулся к нему; трава зашуршала, я прыгнул вперед. Шаг в сторону… бросок вперед… бросок влево… палку вправо… ага! Я выставил ногу, Юджин, кравшийся мне под руку на корточках, отшатнулся… и я коротко ударил его в колено. Не сильно, но больно – Юджин вскрикнул и сердито завопил:
– Нечестно! Он видит! Нечестно жееее!!!
Кругом засмеялись. Я, тоже смеясь, сдернул повязку. Юджин, явно с трудом удерживая слезы, стоял на одной ноге, держась за колено. Без малейшего раздражения я подал ему повязку:
– На. Попробуй. – Он приложил повязку к глазам и, понурившись, вернул ее мне обратно. – Я не вижу, но слышу и ощущаю, – пояснил я. Юджин сердито сопел. – А хочешь попробовать взять реванш?
– Я же не увижу ничего… – пробормотал он.
– Да не в этом. – Я бросил Танюшке палку и повысил голос: – Дайте-ка кистень! – Мне перекинули кистень – граненую гирьку на двухметровой кожаной плетенке с петлей под руку. Я протянул оружие Юджину; тот его растерянно взял и выжидающе посмотрел на меня. – Не подпускай меня к себе, – пояснил я. – Как хочешь. Можешь бить, хлестать, вертеть кистень как угодно. Только чтобы я не подошел.
– Ого… – Юджин взвесил гирьку. – А если я попаду? Она тяжелая…
– Попадешь так попадешь, – весело согласился я, отходя. – Ну? Давай, начали!
Секунду Юджин сомневался… но потом кистень в его руке закрутился. Крутил он его быстро, однако – в одной плоскости, вертикально справа. Я метнулся влево. Юджин попытался сместить ось вращения, кистень врезался в землю, взрыв ее фонтаном… Я перекатился ближе через плечо – кистень свистнул надо мной, а я, вновь пнув Юджина ногой в уже пострадавшее колено, другой подсек его сзади и, прыжком вскочив, перехватил ремень кистеня. Оп! Петля легла на запястья. Оп! Вторая обхватила шею.
– Все очень просто. – Я раскланялся и, выпустив ремень, пошел обратно к блокноту, бросив через плечо: – Продолжаем занятия. Развяжите парня…
Юджин догнал меня, уже когда я уселся и взял блокнот. Он сел рядом, потирая колено:
– Больно…
– Наверное, – согласился я, – только в бою сделают в сто раз больней. А точнее – просто убьют. Особенно если не урса, а наш брат отморозок.
– Мне никогда так не научиться. – Юджин сердито сопел.
– Это куда проще, чем кажется, – возразил я и вновь (не без тайного удовлетворения) отложил блокнот. – Понимаешь… Я никогда в жизни компьютера не видел…
– Ни разу?! – ужаснулся Юджин.
– Ага, – весело подтвердил я. – Вот ты старше меня и, если брать чисто физически, сильней. А я тебя сделал, как маленького, потому что… Видел, как щенки или волчата возятся? Они не играют. Они жить учатся. То же самое и здесь. То, что ты назвал «детскими играми», – это складывалось тысячелетиями как народный опыт борьбы с враждебным окружающим миром. А ты… да и мы в какой-то степени, хотя и меньше… привыкли, что мир вокруг стабилен и предсказуем. Мы забыли о реалиях. Об играх волчат, в которых и растут волки. Тут, Юджин, нельзя быть компьютерщиком. Можно – только волком в волчьей стае. А ты пока даже не волчонок… Жмурки, салки, прятки… лапта – кажется, это бейсбол по-вашему… Бокс, наконец, драка на палках. Вот наши игры, и скучать тут просто некогда. Если, конечно, ты умен и жить хочешь.
– Ты никогда не скучаешь? – спросил Юджин. Он смотрел на меня с открытым ртом.
– Уже давно, – ответил я. – Несколько лет назад еще иногда хандрил. А до этого, в начале… да, скучал, и сильно.
– Но ведь… – Он запнулся, но я понял, что хочет сказать американец.
– Да, мы все все равно умрем… Но я человек. И не собираюсь умирать без борьбы. Я считаю, Юджин, что даже за короткую жизнь надо бороться. Изо всех сил. Я боролся. И буду бороться. А ты решай для себя. Это легко – решить. Делать – вот что трудно. Очень.
– Ты будешь меня учить? – спросил Юджин.
– Время, – развел я руками. – Но Сергей тебя научит даже большему, чем умею я. Значит, ты решил?
– Решил, – кивнул тот.
Назад: Рассказ третий …В даль светлую
Дальше: Рассказ пятый Далека дорога твоя…