Глава 3
Человек

Наверное, это и есть похмелье. Голова гудит, как после трёх лекций по квантовой химии с утра в понедельник, к горлу подкатывает тошнота, а во рту словно сульфид магния гидролизовался.

Хм, и где я нахожусь? Так, подо мной трава, по крайней мере, эти растения больше всего походят именно на траву; надо мной – кроны деревьев… берёз, кажется; вокруг – кусты и стволы тех самых берёз. Получается, что я каким-то образом забрёл в парк? Но до него три автобусных остановки. Неужели я пьяный столько прошёл? Чёрт, как же мне плохо! Так и хочется кого-нибудь убить или, по крайней мере, умереть самому.

Надо бы встать. Встаю. Голова вроде бы не кружится, и мир вокруг не плывёт. Это хорошо. Смотрим налево. Деревья. Смотрим направо. Деревья. Спереди и сзади тоже деревья. Стоп, а где дорожки? Где мамаши с колясками, пенсионеры с палочками, студенты со студентками? Какой-то это неправильный парк. Да и парк ли?

Пройдя несколько сотен пассов, я окончательно убедился, что нахожусь в лесу. Пассов?! Та-ак, пасс – это мера длины, чуть больше полутора метров. Тысяча пассов – один милларий. Интересно, откуда я это знаю? И как я вообще попал в этот лес?

Я начал вспоминать, и тут мне по-настоящему стало плохо. Так плохо, что захотелось взвыть. Меня отчислили из университета.

Стоп. Сначала пару слов о том, кто я есть. Кондрат Такемин, студент, вернее, бывший студент, двадцати лет от роду. Рост, вес и зрение – ниже среднего, физическая сила – средняя, эрудиция, интеллект и самомнение – выше среднего. Происхожу из семьи потомственных интеллигентов. Оба деда – бывшие партийные руководители, ныне пенсионеры, одна бабушка – библиотекарь, другая – преподаватель русского языка в средней школе.

Отец – доктор химических наук, сотрудник одного НИИ, влачащего довольно жалкое существование.

Мама – преподаватель физики в средней школе. Настоящий энтузиаст своего дела. Я на её месте за пару месяцев сошёл бы с ума. И дело не только в зарплате. Как можно учить чему-то детей, которые упорно не желают усваивать знания? Взять, к примеру, Дундрикова, дуболома, с которым я имел несчастье учиться до девятого класса. У него же на лбу написано «охранник». Потому что для работы ну хотя бы сантехником нужны хоть какие-то мозги. И его прикажете учить физике и химии? Единственные уроки, преподаватели которых не считают его полным придурком, – это труд и физкультура. Все остальные предметы он не знает вообще. Но тройки ему всё равно ставят – чтобы не портить статистики. Или возьмём Бенгарову. Когда у неё спрашивают, чем она будет заниматься после школы, она отвечает, что выйдет замуж. Наверное, за Дундрикова.

Нет, были у нас в классе и умные люди. Человека четыре. Я увлекался химией, ещё двое – историей и английским языком. Плюс отличница, которая самоотверженно зубрила всё подряд. Физика, увы, никого не привлекала.

Средняя школа. Рассчитанная, надо полагать, на среднего ученика. Чёрта с два на среднего! Не на среднего, а на эрудита «Что? Где? Когда?», который может ответить почти на любой вопрос, но больше ничего не может. Средний ученик – это тот, кто усваивает хорошо если десятую часть школьного курса, делая вид, что усвоил по меньшей мере четверть. Умный – тот, кто эту четверть и в самом деле усваивает.

Я скромно отношу себя к числу умных. В школе я живо интересовался химией и знал этот предмет лучше, чем все остальные ученики нашего класса, вместе взятые. Конечно же я не ограничивался формулами и уравнениями реакций. Химия без взрывов – это не химия. В составлении различных горюче-взрывчатых составов мне не было равных. К девятому классу я окончательно выжил всех из подвальной комнаты и превратил её в лабораторию. И если поначалу я использовал её лишь для различных пиротехнических опытов, то после поступления в университет начал работу над совсем иными составами.

Так на свет появился мой фирменный напиток – смесь чистого спирта с дистиллированной водой, кофеином, парочкой эндорфинов и кое-какими вкусо-ароматическими веществами. Начитавшись Толкина и Перумова, я назвал этот мерзостный раствор «Великим Лихом Дьюрина». Я и не думал, что получится что-то стоящее, но совершенно неожиданно «Лихо» понравилось моим однокурсникам. Сам я его никогда не пил, так как считал, что глупо губить спиртным такой незаурядный мозг, как мой. Зато я сразу же сообразил, что самодельное спиртное можно продавать. Многие однокурсники говорили, что «Великое Лихо Дьюрина» лучше водки, а кое-кто сравнивал его с коньяком. Не знаю. По мне, и водка, и коньяк просто мерзость, и глупо рассуждать о том, чем одна дрянь превосходит другую. Это всё равно что сравнивать вкус концентрированной серной кислоты со вкусом концентрированной азотной.

Но торговля ядовитым напитком приносила прибыль, что было немаловажно. Моя семья и в былые годы не могла похвастаться излишним достатком, теперь же дела шли всё хуже и хуже. НИИ, в котором работал отец, находился в состоянии, близком к клинической смерти, мамина зарплата тоже не отличалась великими размерами. Так что причин отказываться от подпольного производства «Лиха» у меня не было. Но пить эту гадость я не собирался.

В тот день, когда меня отчислили из университета, ничто не предвещало беды. Шло лабораторное занятие по органической химии, и я вместе с десятком одногруппников окислял 1,4-гидрохинон до 1,4-бензохинона. И всё было бы хорошо, если бы я этим и ограничился. Но на беду в вытяжном шкафу я обнаружил банки с серной кислотой и марганцовкой. Грех не воспользоваться случаем. Выпросив у лаборантки немного спирта, я начал действовать. Преподаватель зачем-то вышел, и никто не мог мне помешать. Первым делом я высыпал в фарфоровую ступку немного марганцовки, добавил несколько капель серной кислоты и тщательно растёр получившуюся смесь. Теперь, если следовать методике, я должен был с помощью стеклянной палочки перенести немного этой смеси на фитиль спиртовки. Ага, щас. Делать мне больше нечего, кроме как следовать инструкциям! Я взял ступку с марганцевой смесью в руку, повернулся к однокурсникам и торжественно возгласил:

– Смотрите и дивитесь!

С этими словами я вылил в ступку немного спирта. От соприкосновения с марганцевой смесью спирт вспыхнул.

– А теперь вы увидите тщетную попытку погасить неугасимый пламень!

Я изо всех сил подул на огонь, и он потух. И тут же вспыхнул снова! Ведь контакт между спиртом и марганцевой смесью сохранился. В этот момент дверь открылась, и в лабораторию вошёл декан. Я шагнул назад, намереваясь убрать полыхающую ступку в вытяжной шкаф, и… споткнулся. Горящий спирт и негорючая, но от этого ничуть не менее опасная марганцевая смесь выплеснулись на костюм вождя всея химфака. Пиджак и рубашка вспыхнули, и напрасно декан хлопал руками: справиться с огнём было ему не под силу. Наконец я сообразил налить в мерный стакан воды и вылить её на декана.

Решение о моём отчислении было принято в тот же день. Ещё через два дня мне вернули документы. Идти было некуда, делать нечего, и будущее рисовалось в самых мрачных тонах. Подходил к концу май, и это значило, что под весенний призыв я вроде бы не попадаю. Но вот осенью отправки в места отдалённые не избежать. Вот потому-то я и решил напиться – впервые в жизни. Не решение проблемы, то хотя бы способ на время забыть о ней.

Вернувшись из университета домой, я спустился в подвал и один за другим осушил два стакана «Лиха». Ну и мерзость! Последнее, что я помню – как пытался выйти из лаборатории и не мог вписаться в дверной проём.

Очнулся я уже в лесу.

– Мяу! – Что-то мягкое коснулось моей правой штанины.

Что значит «мяу»? Я посмотрел вниз и увидел маленького пушистого котёнка… ярко-жёлтого цвета. Так, кажется, от алкоголя не бывает галлюцинаций. Или всё-таки бывают? Не на пустом месте возникли рассказы о чёртиках и зелёных человечках? Но ведь я выпил не так уж и много. Не может же от двух стаканов водки развиться белая горячка? Котёнок замяукал громче и стал царапать когтями мои брюки.

– Ну и откуда ты такой взялся? – спросил я, опускаясь на корточки. Котёнок запрыгнул мне на колени, ни на миг не прекращая мяукать. – И чего ты хочешь от меня? Если кушать, то и не надейся, у меня ничего нет.

Котёнок коснулся лапой кармана. Ну что там может быть интересного для животного? Ключи, флешка, зажигалка, две десятирублёвых банкноты и ещё рублей восемь монетами, несколько шпаргалок двухнедельной давности. Вот монеты котёнка и заинтересовали. Не успел я и глазом моргнуть, как он подцепил коготком металлический рубль и отправил его в рот.

– Эй, ты что?! – спохватился я. – Нельзя кушать деньги.

Кое-как я сумел разжать котёнку пасть и вытряхнуть оттуда… обгрызенный и изъеденный кусочек металла. Котёнок протестующе мяукнул и царапнул мою руку когтями. Требует вернуть монету… которую я не дал ему доесть. Похоже, я всё-таки спятил. И что же делать? Так, спокойствие, главное – не нервничать. Если у меня шизофрения, лучше во всём потакать ей в надежде, что она пройдёт сама собой. Если котёнок хочет кушать деньги, пусть кушает. Всё равно всё это не на самом деле. С этими мыслями я протянул странному зверю остальные монеты. Котёнок сожрал их и нацелился на ключи.

– Обойдёшься, – сказал я, вставая. Котёнок протестующе мяукнул, но царапаться не стал. Да и вообще он выглядел очень довольным жизнью. Прямо светился от счастья, и это не преувеличение. Теперь котёнок вполне мог заменить шестидесятиваттную лампочку. Интересно, он случаем не радиоактивен?

– Слушай, шизофрения, – спросил я, – а говорить ты умеешь?

– Мяу? – в голосе котёнка звучал явственный вопрос.

– Нет? Прискорбно. А звать-то тебя как, зверушка?

– Мяу! – Котёнок вскочил на пень и стал умываться.

– Ясно, – вздохнул я. – Тогда я буду звать тебя Кислотником. Ибо ты жрёшь металлы так, как даже азотная кислота не может. Да и цвет у тебя подходящий.

Тут я, конечно, загнул. Не знаю, кто впервые решил назвать ярко-жёлтый и ярко-зелёный цвета «кислотными», но он явно не был знаком с химией. Большая часть минеральных кислот – бесцветные или слабо окрашенные жидкости, большая часть органических – белые порошки. Ни одной кислоты, имеющей «кислотный» цвет, я не встречал.

Как бы то ни было, имя чернобыльскому котёнку я дал за способность поглощать металлы, а не за специфический окрас шерсти.

– Мяу!

Интересно, как много можно выразить в одном слове. Сейчас мяуканье котёнка звучало явно приглашающе. Спрыгнув с пня, Кислотник побежал по узкой едва заметной тропинке. Я последовал за ним, так как ничего лучшего придумать не мог. В лесу я совершенно не ориентировался, поэтому мне было всё равно куда идти.

Кислотник проворно бежал по лесу, я едва поспевал за ним. Надеюсь, он не заведёт меня куда-нибудь в дебри. Ничего, главное – выйти на какую-нибудь дорогу. Тогда я или сяду на первый же автобус, идущий в город, или же попробую тормознуть машину. Увы, ничего похожего на дорогу мне так и не попалось.

Зато я вышел на поляну, где возле костра на замшелом бревне сидели… красавица и чудовище. В роли красавицы выступала девочка лет двенадцати в камуфляжной куртке и кожаных штанах. Из-под странной шапки, похожей на кепку без козырька, выбивались длинные рыже-каштановые волосы. На бледном лице девочки сияли яркие зелёные глаза.

Чудовищем был мужчина, ростом почти в полтора пасса… то есть более двух метров, тощий, как скелет из кабинета биологии. Добавьте сюда кожу цвета молочного шоколада, сияющую лысину и маленькие круглые уши. Брр! Если бы я встретил этого мулата в тёмном переулке, то не замедлил бы обратиться в бегство. Что я несу! Какой переулок? В лесу встретиться с этим типом куда страшнее.

– А вот и человек, – сказал мулат, сделав приглашающий жест рукой. – Третьим будешь?