Книга: Хроники Амбера. В 2 томах. Том 1
Назад: Глава 8
Дальше: Глава 10

Глава 9

…Кассис и аромат цветущих каштанов. Елисейские Поля в белой кипени каштанов…
И фонтаны на площади Конкорд… Улицы вдоль Сены и набережные, насквозь пропитанные запахом старых книг, речным запахом… Запах цветущих каштанов…
Почему это вдруг мне вспомнилась Земля, тысяча девятьсот пятый год, Париж? Может, потому, что я был тогда счастлив, очень счастлив, и теперь цеплялся за прошлое счастье, как за противоядие от неумолимого настоящего? Да, наверное…
Белый абсент, гренадин… Земляника с кремом д'Исиньи… Шахматы в кафе «Регент» с артистками из «Комеди Франсез», что прямо через улицу… Скачки в Шантильи… Вечера в Буа-де-Фурси. на улице Пигаль…
Я твердо поставил левую ногу перед правой, а затем — правую перед левой. В левой, высоко поднятой руке я держал цепочку, на цепочке висел Камень. Высоко — чтобы заглядывать в его глубины, видеть и ощущать появление нового Образа, разраставшегося с каждым моим шагом. Посох я воткнул в землю, обозначил им начало узора. Налево…
Выл ветер, где-то совсем поблизости громыхал гром. Я не ощущал того физического сопротивления, которое приходилось преодолевать в старом Образе. Я не ощущал вообще никакого внешнего сопротивления. Зато собственные мои движения утратили легкость и спонтанность, они замедлились, стали элементами ритуала. И это было во сто раз хуже. Я тратил гораздо больше энергии на подготовку к каждому шагу — на то, чтобы обдумать его смысл, обдумать последовательность движений, приказать себе выполнить это движение, — чем на непосредственное исполнение. Но эта медлительность была необходима; нечто огромное и неизвестное требовало, чтобы я выполнял все свои движения с абсолютной точностью и в темпе адажио. Направо…
…Подобно тому как Образ в Ребме помог мне восстановить утраченную память, этот, еще не созданный, только еще создаваемый мною Образ воскрешал запахи цветущих каштанов, повозок с овощами, тянущихся на рассвете к рынку… В то время я не был влюблен ни в кого конкретно, хотя и встречался со многими девушками — Иветты, Мими, Симоны, их лица неразличимы, сливаются в одно — и в Париже была весна, и цыганские оркестры, и коктейли у Луи… Я вспоминал все это, и сердце мое рвалось из груди в каком-то прустовском восторге, а Время гремело, как колокол… Возможно, именно в этом и был смысл воспоминаний — этот восторг передавался всем моим движениям, обострял мое восприятие, укреплял волю…
Я увидел следующий шаг и исполнил его… Я уже совершил один полный обход, создал периметр своего Образа. Спиной я ощущал грозу. Видимо, она уже поднялась на плато. Небо быстро темнело — на бешеную карусель многоцветного сияния наползали мрачные тучи. Молнии вспыхивали совсем уж рядом, но я не мог отвлекаться, не мог тратить свои силы на управление погодой.
Завершив полный круг, я увидел, что пройденная часть нового Огненного Пути запечатлелась в скальном грунте, мерцает бледным голубоватым сиянием. Но ничего знакомого по прошлому не было — ни искр, ни покалывания в ногах, ни токов, от которых дыбом встают волосы; только огромный, непомерный вес вынужденной, предписанной каким-то законом медлительности, аккуратности каждого шага… Налево…
…Маки, маки и васильки, и высокие тополя, шагающие вдоль сельской дороги, и вкус нормандского сидра… И снова город, запах цветущих каштанов… Сена, усыпанная звездами… Площадь Вогезов, старые дома, подсыхающие после ночного дождя, запах мокрого кирпича… Бар под мюзик-холлом «Олимпия»… Драка в баре… В кровь рассаженные костяшки пальцев, девушка, перевязавшая меня, пригласившая к себе домой… Как же ее звали? Цветущие каштаны… Белая роза…
Я потянул носом. Увядшая роза, все еще висевшая на моем воротнике, почти утратила запах. И как это она уцелела? Прямо чудо какое-то. Я немного приободрился и пошел дальше, плавно сворачивая направо. Уголком глаза я видел надвигающуюся стену грозы, гладкую и блестящую, как стекло. Стирающую все на своем пути. Раскаты грома чуть не рвали барабанные перепонки.
Направо, налево…
Победная поступь армий ночи. Устоит ли перед ними мой Образ? «Быстрее, быстрее!» — кричал внутренний голос, но я был не в силах спешить, я двигался все медленнее и медленнее. Я испытывал странное раздвоение, словно один «я» находился в Камне, обходил хранящийся там Про-Образ, другой же — здесь, снаружи — наблюдал за его движениями, тщательно их копировал. Налево… Поворот… Направо… Серый воздух резко пахнет озоном, гроза совсем уже рядом. Скоро она накроет косточки старины Хуги. Черная, нахохлившаяся птица, ворон, поджидавший меня — если, конечно же, можно верить его словам — с начала времен… Поджидавший — зачем? Чтобы подискутировать со мной? Или чтобы я съел его здесь, в этом лежащем вне истории месте?
Так или иначе, финал получился весьма эффектный — не сумев наполнить мое сердце тоской и сожалением касательно низменности моей духовной жизни, он наполнил мой желудок под аккомпанемент вполне театрального грома… Некоторый, пожалуй, перебор, но это ничего; морализаторы всегда были склонны к патетике…
Отдаленный раскат грома, близкий раскат, совсем близкий. При очередном повороте я взглянул на грозу и едва не ослеп от бенгальских вспышек молний. Я еще крепче сжал цепочку и сделал очередной шаг…
Подступив к краю Образа, гроза разделилась, стала обходить его с двух сторон. Ни на меня, ни на Образ не упало ни одной капли, однако прошло совсем немного времени, и мы оказались в полном окружении.
Пузырек воздуха, чудом прицепившийся ко дну штормового океана. За сплошными стенами воды мечутся какие-то темные, хищные силуэты. Не океан — вся Вселенная навалилась на меня, чтобы раздавить, стереть в порошок. Я погрузился в красный, сверкающий мир Камня. Налево…
Цветущие каштаны… Чашка шоколада в придорожном кафе… Духовой оркестр в саду Тюильри, звуки, разносящиеся в пронизанном солнцем воздухе… Берлин двадцатых годов, Океания тридцатых — тоже удовольствие, тоже радость, но не такая, бьющая через край. Возможно, все это — не настоящее прошлое, а только образы прошлого, приходящие к нам потом, чтобы радовать нас или мучить, — к нам, людям и целым народам. Какая разница? Через новый мост и по Риволи, автобусы и фиакры… Люксембургский сад, художники с мольбертами… Если все окончится благополучно, как-нибудь я найду такую Тень, обязательно найду… Ничем не хуже моего Авалона… Я забыл… Подробности… Штрихи, детали, в которых вся жизнь… Запах каштанов…
Идти, идти дальше… Я завершил еще один круг. Вой ветра, оглушительные раскаты грома — но все это там, за стеклянной стеной. Пока я не поддамся им, не отвлекусь, пока я иду, пока все мое внимание в Камне… Я должен держаться, должен делать эти медленные, от начала до конца продуманные шаги, не останавливаться, двигаться — все медленнее и медленнее, но постоянно, непрерывно…
Лица… Оттуда, из-за пылающей границы Образа, на меня смотрели десятки, сотни лиц… Огромные, как Голова, но не задумчиво-растерянные, а перекошенные, ухмыляющиеся, издевательски подмигивающие, только и ждущие, чтобы я остановился или сделал неверный шаг… Ждущие момента, когда стена, защищавшая меня, рухнет… В их глазах, в их разинутых ртах сверкают молнии, смех их подобен грому. И тени, крадущиеся среди них тени. Теперь они говорят, обращаются ко мне, и каждое их слово — яростный шквал, прилетевший с темного, бушующего океана… Ты падешь, говорят они мне, падешь и будешь сметен, а этот недоделанный Образ разлетится вдребезги, бесследно исчезнет… Они проклинают меня, плюются, извергают в мою сторону мутные потоки рвоты… Но ничто, кроме звуков, меня не достигает… Возможно, их и нет здесь вовсе… Возможно, мой мозг не вынес непосильного напряжения… А что же тогда толку ото всех моих стараний? Новый Образ, начертанный безумцем? Я заколебался — и тут же все они завопили, завизжали голосами, подобными голосам изначальных стихий: «Безумец! Безумец! Безумец!»
Я глубоко вздохнул, снова ощутил запах увядшей розы, снова вспомнил о каштанах, о днях, полных радости и стройного, естественного порядка. В моем мозгу вновь промелькнули события того счастливого года, и голоса начали стихать… Я шагнул… И еще раз… И еще… Они играли на моих слабостях, они чувствовали мою озабоченность, мои сомнения, мою усталость… Кем бы и чем бы они ни были, они хватались за все, что видели, все поворачивали против меня… Налево… Направо… А теперь, сказал я себе, пусть они почувствуют мою уверенность и скиснут. До этого места я дошел. И пойду дальше.
Налево…
Они продолжали виться вокруг меня, продолжали кричать о неизбежной моей неудаче, но без прежнего уже напора, почти неуверенно. Я прошел очередную часть дуги, увидел ее рост в красных глубинах Камня.
Я вспомнил свой побег из клиники «Гринвуд», и как я выманил у Флоры информацию, свою встречу с Рэндомом, нашу схватку с его преследователями, возвращение в Амбер… Я вспомнил бегство в Ребму, и как я прошел Образ, восстановив большую часть своей памяти… Вспомнил о вынужденной женитьбе Рэндома и о своей жизни в Амбере, как я сразился с Эриком и бежал к Блейзу… О последующих сражениях, о том, как меня ослепили, о заточении, прозрении и побеге, о своем уходе в Лоррейн, а потом — в Авалон…
На еще большей скорости мой мозг пробежался по верхам последующих событий… Ганелон и Лоррейн… чудовища из Черного Круга… Рука Бенедикта… Дара… Возвращение Бранда, покушение на него… Покушение на меня… Билл Рот… Больничные записи… Несчастный случай…
…И вдруг я понял, что уже годы, от пробуждения в «Гринвуде» вплоть до этого, настоящего момента, когда я отчаянно стараюсь выполнить очередной маневр с полной, безупречной точностью, все эти годы во мне нарастало предчувствие. Нарастало — вне зависимости от того, чем мотивировались мои действия в тот или иной конкретный момент — борьбой за престол, жаждой мести или чувством долга, и если я не знал об этом предчувствии, то лишь потому, что прятал его в какой-то далекий уголок подсознания. А теперь к нему, к давнему, присоединилась уверенность, что ожиданию приходит конец, и то неизвестное, которое я предчувствовал, к которому шел, готово воплотиться в явь.
Налево… Очень, очень медленно… Ничто иное не имеет значения. Я вложил в свои движения всю, какая была, волю. Моя сосредоточенность стала абсолютной. Я не видел, не слышал и не знал ничего, лежащего за границей Образа. Молнии, лица, ветер… они не имели значения, их не было. Только Камень, растущий Образ и я сам — но даже о себе я тогда забыл. Высшее, вероятно, в моей жизни приближение к идеалу Хуги, к слиянию с Абсолютом.
Поворот… Правую ногу… Еще поворот…
Время исчезло, потеряло смысл. Пространство сузилось до рамок воссоздаваемого мной узора. Теперь мне не нужно было черпать силу из Камня — она вливалась в меня сама, естественный элемент моей работы. В некотором смысле я исчез. Я превратился в точку, двигался согласно указаниям Камня, выполнял операции, поглощавшие меня настолько полно, что в мозгу не оставалось места для самосознания. И все же, не знаю уж на каком уровне, я понимал, что являюсь существенным элементом процесса. Ибо, выполняй этот процесс кто-либо другой, сейчас возникал бы иной, отличный от моего Образ.
Я смутно осознавал, что прошел уже больше половины. Узор усложнился, медленные мои движения стали еще медленнее. Я вспомнил, как настраивался на Камень, вспомнил многомерную матрицу внутри самоцвета — странный первоисточник Образа. Только там не было этой черепашьей, душу выматывающей скорости.
Направо… Налево…
Никакого сопротивления, ничто не прижимало меня к земле; несмотря на кропотливую обдуманность каждого моего движения, я чувствовал себя легким как перышко. Сквозь меня струилась безграничная, неисчерпаемая энергия. Все окружающие звуки сливались в белый шум и пропадали.
И вдруг ощущение медлительности исчезло. Не то чтобы я миновал Вуаль — скорее во мне произошла какая-то внутренняя перестройка.
Теперь я словно шел нормальным шагом, пробираясь сквозь все более крутые завитки, подходя к конечной точке узора. Я выполнял свою работу тщательно, но как-то отстраненно, почти равнодушно, хотя и понимал разумом, что внутри меня зреет; рвется наружу бешеный восторг. Еще один шаг… и еще… Остается совсем немного, с полдюжины шагов…
Неожиданно мир померк. Я оказался в безбрежной пустоте, освещаемой только алым угольком Камня и тусклым мерцанием Образа — спиральной туманности, по которой ступали мои ноги. Я заколебался — но лишь на мгновение. Теперь начинается последнее испытание, финишный бросок, мой последний бой. Нельзя ни на что отвлекаться.
Камень показывал мне, что нужно делать. Образ — где делать; все бы хорошо, но я не видел себя, того, кто должен все это выполнять. Налево…
Я шел дальше. Все мое внимание, все мои мысли были сосредоточены на этом вот шаге… а теперь на этом… на этом… Появилось сопротивление — такое же, как в старом Образе; впрочем, не страшно, за моей спиной — многие годы опыта. Сопротивление нарастало, я сделал еще два шага.
И тут Камень показал мне будущий, завершенный Образ, всю его ни с чем не сравнимую красоту. В любой другой момент у меня бы захватило дух — в любой другой, но не сейчас, когда все мои движения, даже дыхание, были подчинены одной цели. Я шагнул вперед, прорвал невыносимое сопротивление, и пустота, окружавшая меня, содрогнулась. Следующий шаг дался мне с еще большим трудом. Я находился в средине средин, ступал по звездам, волевым по сути своей, а не физическим актом сообщал Вселенной изначальный толчок.
Я не видел свою ногу, знал только, что она двигается вперед, медленно, очень медленно — но двигается. Образ начал разгораться. Вскоре его сияние стало ослепительным.
Еще, еще чуть-чуть…
Здесь было труднее, чем в прежнем Образе — сопротивление казалось непреодолимым, абсолютным. Я собрал всю свою волю, всю решительность, но не мог сдвинуться ни на дюйм, только голубое пламя сверкало все ярче и ярче. Пусть так, пусть ничего не выйдет, зато я погибну на фоне великолепных декораций…
Минуты, дни, годы… Не знаю, сколько времени это продолжалось. Вечность, наверное — мне, во всяком случае, почудилось, будто этот единичный акт воли заполнил всю вечность…
Затем нога моя сдвинулась. Сколько времени она двигалась — этого я тоже не знаю. Но я завершил шаг и начал следующий. И следующий.
Вселенная бешено завертелась. Я прошел.
Невыносимое давление исчезло. Чернота исчезла.
Я даже не осмотрел новосозданный Образ. Постояв какое-то мгновение неподвижно, я рухнул на колени и согнулся пополам. В ушах гремели тяжелые, как молотом по наковальне, удары пульса, по телу пробегали волны конвульсивной дрожи, голова плыла, мне отчаянно не хватало воздуха. «Получилось», — выплыло где-то на краю сознания. Что бы там ни произошло дальше, Образ есть. И он будет существовать…
Этого звука не должно было быть, здесь вообщене должно быть никаких звуков, но сперва измочаленные мышцы отказывались реагировать даже рефлекторно, а потом было поздно. Когда цепочка с Камнем рывком вылетела из моих вялых пальцев, я не вскочил, а только поднял голову и кое-как разогнулся. Никто не следовал за мной по Образу — что-что, а уж это бы я заметил. Значит…
Свет был почти нормальным. Я проморгался и увидел над собой ухмыляющееся лицо Бранда. На глазу его красовалась черная повязка, в ладони лежал Камень. Наверное, он телепортировался.
Бранд ударил меня, и я повалился на левый бок. Затем он ударил меня еще раз, ногой в живот.
— Надо же, — сказал Бранд, — справился! Вот никогда бы не подумал. Теперь придется стирать еще один Образ, прежде чем организовать все по-своему. Ладно, это подождет, а сейчас мне нужен камешек, чтобы переломить ход битвы при Дворе.
Самоцвет качнулся у него в руке.
— Ну, до скорого, — и Бранд исчез.
Я лежал на боку, скрючившись пополам, хватал воздух ртом и отчаянно старался не потерять сознание, выплыть из ежесекундно накатывающихся валов черноты. Меня охватило огромное, беспредельное отчаяние, я закрыл глаза и застонал. И — никакого Камня, откуда можно было бы почерпнуть силу.
Каштаны в цвету…
Назад: Глава 8
Дальше: Глава 10