11

Глоба очнулся задолго до рассвета. Ноги, забитые в колодку, онемели так, что кузнец перестал их чувствовать. Глоба повернулся, придав телу удобную позу, и с усилием приподнял ногами колодку. Вместе с ней пошли вверх ноги остальных горемык. Одиночные колодки у половцев давно кончились, на ночь они забивали пленников в общие. Колодки незамысловатые: два бревна с вырубленными пазами для ног, комли стянуты по бокам ремнями. Просто, да только – поди выберись! До ремней не дотянуться даже крайним пленникам, да и дотянись они – узел с обратной стороны. Развязать не получится, а ножей, чтоб разрезать, ни у кого нет – отобрали. Зубами не перегрызешь, пытались уже…

Глоба приподнял колодку раз, потом еще. Соседи недовольно зашевелились, зато кровь прихлынула к ногам, кузнец ощутил, как тысячи иголок впились в ступни и голени. После чего зажгло в щиколотках. Пазы в колодках рубили топором и наспех, остались острые выступы. Если лежать неподвижно, не страшно, но так не получалось. Во сне люди ворочались, и острое дерево сдирало с лодыжек кожу – колодки сплошь в потеках крови.

Эта боль, однако, не шла в сравнение с той, что терзала Глобу с момента захвата в плен. Нападение половцев застало весь врасплох. Глоба ставил плетень, когда всадники, вопя, ворвались на улицу и посыпались во двор. Он пытался отбиться, но получил по голове дубиной и утратил сознание. Потому не видел, как резали мать и отца, кололи ножом маленького сына. Очнулся связанным – как раз к тому моменту, когда степняки разложили на земле Цвету. Вот то, что они делали с ней, Глоба видел отчетливо…

Их гнали к Путивлю два дня, на привалах степняки забавлялись с бабами (девок, предварительно осмотрев и ощупав, не трогали), и здесь Цвету не оставили в покое – жена у кузнеца была пригожей. Глоба дергался, скрипел зубами, рвал связанные руки, да только содрал кожу на запястьях: ремни у половцев были крепкие. В стане под Путивлем мужей и баб разделили, с той поры кузнец Цветы не видел. До пленников доходили слухи, как половцы веселятся с полонянками, верить им не хотелось, но Глоба понимал: правда. Его товарищи по несчастью пали духом, смирились и не пытались сопротивляться. Глоба искал удобный момент. Убить одного или двух стражей он мог запросто. Он легко гнул подковы, завязывал узлом железную кочергу; свернуть голову половцу не представляло труда. Вот только что дальше? Пасть истыканным копьями и стрелами? А как же Цвета? Жену непременно следовало спасти. Если не удастся бежать, то хотя бы убить. Побег представлялся маловероятным: пешему от всадников не уйти, а вот второе… Глоба не сомневался, что жена обрадуется смерти: он видел ее лицо после забав поганых. Что до него самого, то умереть Глоба не боялся. Жить с невольничьим ошейником и гнуть спину за еду и лохмотья он не собирался.

Светало. Глоба стал различать тела вокруг. Скоро появятся рабы и стража. Они разнесут хлеб и воду, после чего пленникам позволят встать и справить естественные надобности. Скорей бы! Гадить под себя кузнец не хотел.

Внезапно от тына, ограждавшего стан, донесся шум. Странный. Крики людей, ржание коней, лязг железа. Кузнец насторожился: шум был необычным. Что происходит? Скоро он получил ответ. Ворота распахнулись, внутрь стана ворвались всадники. Разглядеть, кто они, в предрассветных сумерках было трудно. Ответ пришел сам. Один из конников остановился перед колодкой кузнеца, соскочил на землю и дважды взмахнул топором. Ремни перестали держать колодку, и Глоба легко сбросил верхний комель.

– Бегите! – сказал всадник. – Туда! – указал он рукой.

– Зачем? – спросил Глоба.

– Стражу мы порезали, но придет орда, – пояснил дружинник. – Побежит от Путивля.

– Побежит? – удивился Глоба.

– Ну, да! – хмыкнул всадник. – Смоки погонят!

Он еще раз указал рукой, после чего побежал к другим пленникам.

Глоба даже и не подумал следовать совету – у него имелось незавершенное дело. От женского стана бежали освобожденные полонянки – дружинники действовали споро, Глоба рванулся навстречу бабам.

– Цвета! – закричал во всю мощь глотки. – Цвета!

От него шарахались, на него натыкались, но кузнец, разводя встречных могучими руками, пробивался вперед. Внезапно одна из пробегавших баб остановилась и кинулась к нему.

– Глоба?

– Туга? – узнал кузнец соседку.

– Цвету забрали половцы, – торопливо сообщила Туга, – вчера. Обратно не привозили. Ты Велко моего не видел?

– Там! – махнул рукой Глоба и пошел к воротам.

За тыном валялись мертвые половцы, но ни коней, ни оружия при них не оказалось: успели ободрать. Подумав, Глоба выдернул из тына кол, кинул его на плечо и отправился к Путивлю. Что бы ни случилось, жену следовало спасти. Босые ступни привычно месили дорожную пыль, кузнец ступал широко, то и дело перебрасывая кол с плеча на плечо. Не то чтоб оказался тяжелым – совсем нет, просто не терпелось пустить его в ход.

До Путивля было недалеко. Стены города показались над кустарником, когда впереди послышался топот тысяч коней. Подумав, Глоба свернул в кусты и затаился. С ордой ему не справиться. Ежели убьют, кто поможет Цвете? Решение оказалось правильным. Не успел он убраться, как из-за поворота вывалила орда. Конники, расхристанные, с выпученными глазами скакали мимо сотня за сотней, и конца этому видно не было. Освободивший Глобу дружинник не соврал: степняков напугали крепко. Они удирали без повозок, Глобу это обрадовало. Цвету и других пленников половцы наверняка бросили. Жену он найдет, а затем… Они справятся. Беда случилась великая, но главное, что живы. Они молоды и здоровы, дом, дети – все у них будет. Со временем Цвета забудет о страшном, он ей в том поможет. Не попрекнет ни словом, ни взглядом. Да за что? Сам виноват, что не защитил…

Войско степняков наконец кончилось, Глоба вышел на дорогу. И едва не столкнулся нос к носу с отставшим кочевником. Не миновать бы ему смерти, но половец попался какой-то пришибленный, вместо того чтоб броситься на пленника с мечом, попытался его объехать. Тут уж Глоба не оплошал. Сорвал с плеча кол и с размаху приложил им поганого. Тот вскрикнул и обвис в стременах. Глоба, подскочив, добавил. Голова половца треснула, как орех, забросав землю ошметками мозгов.

Отложив кол, кузнец обыскал убитого. Из оружия у поганого нашелся лишь нож. Стало понятным, почему тот не нападал. Нож Глоба забрал, сунув за пояс, позаимствованный у того же половца. А вот сапоги поганого оказались дрянными, к тому же – маленькими. Подобрав кол, кузнец взгромоздился на конька – ехать лучше, чем идти. Конь смену хозяина перенес кротко – даже не всхрапнул. Стремена оказались коротки, но кузнец не стал тратить на них время. Дал коню пятками под брюхо и поскакал к Путивлю.

Стан кочевников встретил его многолюдьем. Дружинники и жители Путивля бродили меж шатров, добивали раненых половцев, тащили добычу. На кузнеца не обратили внимания. Глоба стал звать жену, но скоро бросил – шум вокруг стоял страшный. Кричали, вопили и разговаривали одновременно сотни глоток. Глоба умолк и стал просто искать.

…Цвету он углядел на краю стана. Жена, совсем голая, лежала под кустами, раскинув окровавленные ноги. Глоба сполз с седла, подошел и опустился на колени. Протянул руку. Лоб у жены заледенел – тело успело остыть. Кузнец некоторое время бессмысленно смотрел на застывшее лицо, затем встал и потащил с себя рубаху. Разорвав по швам, прикрыл полотном лицо и тело любимой, после чего снова забрался в седло. Кол заботливо прихватил с собой. Там, куда он направлялся, мог пригодиться.

Никто не окликнул его, никто не устремился следом. Горожане увлеченно занимались грабежом, преследовать сбежавшее войско никто не собирался. Глоба отправился в одиночку. Он не знал, как поступит, столкнувшись с ворогом, он вообще о таком не думал. У него осталось желание – единственное, но очень сильное, и кузнец следовал ему.

К лугу, где смоки напали на половцев, он выбрался скоро. Подгоняемый ударами пяток, конек нес резво. Взгляду кузнеца открылась картина побоища. Сотни тел валялись на траве: затоптанные, зарубленные, проткнутые копьями… Часть половцев сумела уцелеть. Их кони ускакали, пешком степняки передвигаться не умели, да и не знали, куда. Они ошеломленно бродили по лугу, не понимая, что делать.

Глоба подъехал и сполз на землю. Верхом воевать он не умел. Первый попавшийся ему половец попытался убежать, но безуспешно. Удар по темени расколол ему череп. Глоба для верности стукнул еще раз и двинулся дальше. Следующий половец выхватил саблю. Напрасно. Кол длиннее, да и проворнее – в руках Глобы, конечно. Обычный человек его едва бы поднял. Клинок половца переломился, а следом – и шея поганого. Бить вдругорядь Глоба не стал – нет нужды. Потеха началась и продолжилась. Словно ангел смерти, метался кузнец по лугу, бил, перепрыгивал через мертвые тела и устремлялся к новой жертве. Не переживи кочевники нападение змеев, так легко бы не вышло. Руса взяли бы на копья или истыкали стрелами. Но ни первых, ни вторых у половцев не оказалось. Копья остались под Путивлем, а луки, притороченные к седлам, унесли взбесившиеся кони. Пешими половцы сражались плохо. Но даже сейчас у них имелся шанс: их было много. Следовало напасть одновременно и ударить со всех сторон; тут страшному русу и пришел бы конец. Найдись среди половцев смелый и решительный военачальник, так бы и случилось. Только не нашлось.

Ужас, вызванный нападением смоков, все еще владел половцами; из существовавших путей спасения они выбрали наихудший – бегство. Однако скрыться от разъяренного гиганта оказалось пустой затеей. К тому же, вместо того чтоб броситься в лес, кочевники метались по лугу. А Глоба настигал и бил… Брызги крови и ошметки мозгов летели на лицо и на тело Глобы, скоро кузнец с головы до ног, как коростой, покрылся красным. И без того страшный врагу, теперь он и вовсе походил на чудовище. При одном взгляде на мстителя у кочевников слабели ноги. А Глоба поднимал и опускал кол… Опомнился, когда бить стало некого.

Оглядевшись, он бросил скользкий от крови кол и побрел к оставленному коню. Жажда мести, заставлявшая его убивать, была утолена – и с избытком. Глоба ощутил, как ноют натруженные руки и плечи, саднят щиколотки, у него возникло нестерпимое желание упасть посреди этого луга и умереть. Он так бы и сделал, но у Путивля осталось тело жены. Он не сумел ее спасти, так хоть соберет в последний путь. Что до него самого…

Громкое хлопанье прервало думы кузнеца. Глоба глянул в сторону. На возвышение у края луга садился огромный змей. Его грудь и брюхо укрывал доспех из металлических пластин, на спине чудовища сидел человек в броне и золоченом шлеме. Как ни был Глоба опустошен схваткой, но от такого зрелища онемел.

Змей тем временем благополучно приземлился, всадник соскочил на траву и дал знак подойти. Жест его был настолько властным, что кузнец не посмел ослушаться.

– Ты кто? – спросил всадник, когда кузнец приблизился.

– Глоба, – ответил кузнец. – А ты?

– Иван, князь Галицкий.

«Это его смоки гнали половцев! – понял кузнец. – Дружинник не обманул: бежали шибко». Он с уважением глянул на князя. Тот был высок, но не настолько, как Глоба, и поуже в плечах. С загорелого лица смотрели на Глобу ярко-синие глаза.

– Летел поглядеть, где князья с дружиной, – продолжил князь, – гляжу: ты тут машешь. Многих убил?

Глоба пожал плечами: не считал. Иван внимательно вгляделся в его лицо и согнал улыбку с губ.

– Кого у тебя? – спросил тихо. – Родителей, детей, жену?

– Всех! – ответил Глоба.

Князь нахмурился и ковырнул сапогом луговину.

– Ладно, – сказал после короткого молчания. – Ты вот что… Собери оружие поганых, какое получше, да и кошели срежь. Спеши! Скоро путивльские набегут. Стан они ограбили, теперь сюда кинутся.

«А как же Цвета?» – хотел спросить Глоба, но препираться не стал. Не потому, что Иван – князь. У Глобы и свой имелся. Иван прогнал половцев, дав Глобе возможность утолить бушевавшую в сердце месть. Князю нужна добыча? Глоба соберет, руки не отвалятся!

Кузнец вернулся на луг и двинулся вдоль неподвижных тел. Далеко не у всех поганых имелись мечи, да и те, что попадались, оказались большей частью дрянными. Чтоб определить это, хватало взгляда. Глобе приходилось выделывать клинки – заказчиков хватало, так что в оружии толк он знал. Редко, но хорошие мечи попадались. Глоба подбирал и совал их за пояс. Набралось с пяток. Кошели оказались большей частью тощие, но попадались и полные. Кузнец не заглядывал в них. Срезал с поясов и бросал в подобранную здесь же сумку. Она быстро потяжелела и стала резать плечо. Глоба решил, что пока хватит. Он отнесет добычу князю, если будет мало, то продолжит.

Подойдя к змею, Глоба потащил с плеча сумку. Князь остановил.

– Тебе! – сказал не допускающим возражения тоном. – За храбрость! Мечи продашь, ну, а серебро… Купишь дом, выстроишь кузню, женишься… Ты еще молодой!

Кузнец потрясенно смотрел на князя.

– Живи, Глоба! Назло им! – князь кивнул в сторону убитых половцев. – Они этого не хотели.

Иван повернулся и пошел к змею.

– Княже! – окликнул Глоба.

Иван обернулся.

– Я…

Глоба не знал, как выразить, что лежало на сердце. Иван произнес слова, которые легли в его опустошенную душу, как зерно в распаханную землю. В той, прежней, жизни Глоба не любил подчиняться. Родителей, знамо дело, почитал, боярину и тиуну кланялся, но без охоты. Он был вольным людином, в любой момент мог собраться и уйти. И вот сейчас, впервые в жизни, он не желал воли.

– Возьми меня к себе!

Глоба выпалил это, поражаясь собственной дерзости. Кто он такой? Или у князя нет кузнеца? Уйти с Иваном, однако, хотелось. Глоба готов был отдать добычу, лишь бы князь согласился. Глобе не хотелось возвращаться в весь. Там все напомнит об утрате. Глоба подумал, что спаси он Цвету, у них вряд ли бы сладилось. Он не забыл бы, что видел, а она – того, что он на это смотрел. Так бы и жили, мучаясь.

– Не боишься лететь? – спросил Иван.

Глоба замотал головой. На самом деле страх был, но кузнец постарался его задавить. Князь указал на седло позади себя. Глоба послушно забрался и под присмотром Ивана привязался ремнями.

– Тут еще… – сказал робко. – У Путивля жена осталась непохороненная.

– Опоздал! – сказал Иван. – Когда вылетал, видел, как могилу копали. Большую. Там и другие лежат, – князь вздохнул. – Наверное, забросали уже. Не печалься! Поп там имеется, отпели. Прилетим в Киев, панихиду закажешь! А у меня дела. Держись!

Глоба кивнул. Смок поднялся на лапы, разбежался и взмыл в небо. «Ух ты!» – подумал кузнец. Страшно ему не было…