Выдвижение к Орешково началось сразу после полуночи. По прямой до поселка было тридцать километров, но ехать предстояло кривыми проселочными дорогами. В бригаде имелось четыре грузовика: два захваченных во время памятного Крайневу боя; тот, на котором он вернулся из N, и еще один, доставшийся партизанам в ходе операции по перехвату грузовых колонн. Все машины были исправны (Саломатин проверил каждую лично), но мест для пополненной бригады в кузовах не хватало. Предстояло сделать два рейса. В том числе Крайневу. В бригаде только он да Саломатин говорили по–немецки, у Крайнева к тому же имелся мундир гауптштурмфюрера и соответствующие документы, а на пути к Орешково располагались сильные полицейские гарнизоны. Бригаде не составило бы труда разгромить их по очереди или одновременно, но это означало лишнюю задержку в пути, ненужные потери и, самое главное, всполошило бы немцев. Ехать следовало тихо.

Крайнев в черном эсесовском мундире забрался в кабину первого грузовика, и они тронулись. Первый рейс был самым опасным: в кузовах сидели бойцы в советской форме. Тенты надежно укрывали красноармейцев от чужого взгляда, но среди полицейских мог найтись ретивый служака, пожелавший заглянуть под брезент. На этот случай у задних бортов усадили переодетых в немецкую форму партизан, которым наказали: буде найдется такой любопытный, бить его в зубы прикладом. Сразу, без лишних разговоров, по–немецки. Жаловаться не побегут.

Приклады в ход пускать не пришлось. Полицейские заслоны, дежурившие у въезда в села, даже не пытались остановить колонну. Полицейским в голову не пришло, что в глубоком тылу, ночью, при свете зажженных фар могут передвигаться моторизованные колонны партизан. На всякий случай при подъезде к селам Крайнев опускал стекло на дверце и выглядывал наружу. Это производило нужное впечатление: полицейские вытягивались и отдавали честь. Во втором рейсе колонну возглавлял «ханомаг», а в передовом грузовике сидел Саломатин, ради такого дела напяливший трофейный мундир обер–лейтенанта. Приветствия полицаев достались ему. Если, конечно, молодой генерал изволил их принять: Саломатин вел себя с полицаями суровей, чем прусский фельдфебель с новобранцами.

Пушки прицепили к грузовикам при первом рейсе. Саломатин не опасался, что полицейские опознают в них русские «ЗИС–3». Во–первых, немцы активно использовали трофейную артиллерию, во–вторых, с каких это пор полицаи стали разбираться в силуэтах орудий, принятых на вооружение после 1941 года? К рассвету артиллеристы успели оборудовать огневые позиции, а переброшенные по воздуху роты – занять оборону на лесной опушке. Саломатин лично проверил каждую ячейку, задержался у минометчиков, в который раз напомнив о тактике поддержки атаки, затем покурил с артиллеристами.

– Только моих с немцами не попутай! – сказал молоденькому лейтенанту со скрещенными пушечками в петлицах. – Машины у них и у нас одинаковые.

– В бинокль по номерам узнаю! – улыбнулся лейтенант. – Я запомнил.

– Вдруг случится машины бросить и пересесть в другие?

– С такого расстояния в лицо можно узнать – пушки на прямой наводке. В любом случае видно будет: кто удирает, а кто гонится. Не волнуйтесь, товарищ генерал, не первый бой, разберемся. Самое страшное – танки, но танков здесь нет.

Саломатин пожал ему руку и пошел к изготовившейся к броску колонне.

– Не задерживайтесь! – сказал Крайневу. – Сделал дело – и сразу назад! В перестрелку не ввязывайтесь!

– Не волнуйтесь, товарищ генерал! – улыбнулся Виктор.

– Сам под пули не лезь! – буркнул Саломатин. – Настя мне не простит, если что!

Крайнев не ответил.

– Что ли с вами? – нерешительно спросил Саломатин, заглядывая Крайневу в глаза. – Как думаешь?

– Решили уже! – вмешался Ильин. – Вы, товарищ генерал, руководите боем! Отсюда…

– Зануда ты, Миша! – сказал Саломатин и отошел.

– Вечно он! – обиженно сказал Ильин. – Генерал, а ведет себя как пацан! Все бы на лихом коне, да с шашкой! А если его первой очередью?..

«А если нас первой?» – подумал Крайнев, но вслух ничего не сказал. Пошел проследить за снятием тентов. Решение ехать в открытых кузовах принималось в спорах. Немецкая форма партизан давала дополнительную надежду, что их распознают не сразу. С другой стороны, чрезвычайно увеличивала риск: люди в кузове представляли собой отличную мишень. Зато переодетые партизаны могли вести огонь на ходу, это обстоятельство стало решающим.

Светало. Хмурое весеннее утро разгоралось неохотно. Мягкий свет постепенно проявлял стволы осин, мохнатые лапы елей из темных становились серыми, затем стала проглядывать зелень. Стали видны бойцы, занявшие оборону у опушки, выстроившиеся на лесной дороге грузовики и, оккупировавшие обочины, переодетые в немецкую форму партизаны. Крайнев поднял голову. Небо было затянуто облаками, но те располагались высоко, не обещая дождя.

– Прилетят! – сказал Ильин, проследив взгляд напарника.

Крайнев кивнул. Начало операции напрямую зависело от погоды. Низкая облачность грозила задержкой, а то и вовсе отменой боя. На этот случай полагалось уйти в глубь леса, затаиться в чаще и ждать. Отсрочка повышала риск: на партизан в лесу могли наткнуться как немцы, так и полицаи. Тогда… Лучше не думать!

– Слышишь! – толкнул Крайнева Ильин.

Далекий тяжелый гул донесся с востока.

– Летят! – Ильин побежал к опушке. Крайнев устремился следом.

От края леса до поселка было около километра. Крайнев отчетливо видел здания, улицы, пустые в этот ранний час, вышки, дзоты… Гул нарастал, Крайнев поднял взор и заметил выскользнувший из облаков строй тяжелых бомбардировщиков. Издалека они казались маленькими, игрушечными. Бомбардировщики перестроились и легли на боевой курс.

– Ну счас будет! – радостно воскликнул Ильин.

Острый глаз Крайнева заметил крошечные, черные капельки, оторвавшиеся от первого самолета. Через несколько мгновений на месте казарм встали серые кусты разрывов, тяжелая звуковая волна докатилась до леса спустя несколько секунд.

Самолеты бомбили Орешково спокойно и методично. После казарм разрывы вспухли в монастыре, затем пришла очередь оборонительных линий. Крайнев с восторгом увидел, как после прямого попадания взлетели вверх бревна перекрытия дзота. Рядом восторженно кричал Ильин, бросив взгляд по сторонам, Крайнев увидел, что все бойцы вскочили и радостно машут руками. «Немцы заметят!» – подумал он испуганно и тут же сообразил, что в эту минуту немцы менее всего склонны смотреть по сторонам. Повернувшись к поселку, он увидел, как медленно оседает поднятая взрывом вышка, затем другая… Бомберы работали филигранно.

– По машинам! – послышалась команда Саломатина, и Крайнев побежал к своему грузовику. Заурчали моторы, колонна медленно выбралась из леса и замерла на дороге. Ждали. Бомбардировщики, завершив работу, сбились в плотный строй и потянулись в облака.

«Какой молодец! – подумал Крайнев о командире полка «Ил–4». – Не рассыпались, удирая по одиночке, сохранили строй. Так легче отбиться от истребителей, но нервы нужны крепкие. Вышколил…»

Мысли его прервал вой моторов. Пара штурмовиков пронеслась прямо над их головами и устремилась к поселку.

– Вперед! – закричал Крайнев и выстрелил вверх из ракетницы.

План атаки Орешково разработал Саломатин. Его задумка была дерзкой и наглой, но не вызвала возражений. Авантюру можно планировать, когда другого пути, кроме как ввязаться в авантюру, нет. Единственное, чего не может предусмотреть любой план, – это чувства идущих в бой солдат, которым нужно проехать несколько минут под прицелом пушек и пулеметов. Человек проходит километр за двенадцать минут. Пробежать можно за пять. Мощный «ханомаг» в состоянии обогнать любого бегуна, тем не менее Крайневу казалось, что они еле ползут. Секунды и минуты, невероятно долгие, текли и текли, а колонна все пылила по направлению к Орешково. Бронетранспортер под командованием Ильина возглавлял движение, грузовик Крайнева тащился следом. «Если у «ханомага» соскочит гусеница, а эти железные гробы к такому склонны, – внезапно подумал Крайнев. – Застрянем надолго. Вокруг раскисшие поля – не объехать. Получится замечательная мишень. Достаточно развернуть одну зенитку…»

Гусеница не соскочила. «Ханомаг» наконец миновал разбитый бомбой блиндаж и залязгал по мощенной булыжником улице поселка. Никто не попытался остановить колонну, никто не выстрелил в ее сторону. Орешково словно вымерло. В прямом смысле слова. Вдоль улицы, по которой катила колонна, пылали отдельные дома – пожар набирал силу, на дороге там и сям валялись убитые; гусеницы «ханомага» и колеса грузовиков безжалостно плющили трупы. Наконец, улица вытекла на площадь, перед колонной выросли стены монастыря. Древние, могучие, они возвышались над поселком, словно напоминая рабам божьим о скоротечности их бытия.

Сорванные взрывной волной с петель, лежали на земле ворота. Будка часового уцелела, но была пуста. Как и огневая точка из мешков с песком. «Ханомаг» стремительно развернулся и застыл, угрожающе выставив пулемет в сторону выходящих на площадь улиц. Ильин работал строго по плану. Крайнев приказал водителю не останавливаться, его грузовик, прогрохотав по упавшим воротам, влетел в монастырь. Где едва не свалился в воронку. Водитель резко затормозил, Крайнев сунулся лбом в ветровое стекло – фуражка смягчила удар, и выскочил из кабины. Из кузова, прямо через высокие боковые борта прыгали партизаны. Из ворот выбегали люди из второй машины. Остальные партизаны остались на площади обеспечивать боевое прикрытие.

Двор монастыря был густо испещрен воронками и усыпан битым кирпичом. Прямое попадание бомбы в двухэтажное здание, где некогда были кельи монахов, а потом – казармы, превратило его в руины. Там что–то лениво горело и дымилось. Несколько полураздетых трупов валялось на земле. Крайнев отыскал взглядом вход в монастырский погреб и указал на него Седых.

– Саша! Бомбоубежище!

Седых кивнул и во главе десятка бойцов побежал в указанном направлении. Несколько партизан устремились на стены – занимать выгодные позиции. Остальные занялись проверкой уцелевших зданий. Никто не суетился и не напрашивался на дополнительные команды – это были бойцы Саломатина. Затрещали выстрелы, в погребе грохнула граната. Крайнев быстрым шагом пересек двор и толкнул дверь собора. Он не пострадал: бомбы, как было оговорено с летчиками, легли в стороне.

Собор перестроили в советское время. Снесли иконостас, замазали фрески на стенах и сделали перекрытия для второго этажа. В соборе располагались клуб и классы для занятий.

Зал на первом этаже оказался пуст. Велев сопровождавшим его бойцам тщательно осмотреться, Крайнев побежал по лестнице. На втором этаже располагались классы. Шагая широким коридором, Виктор пинком распахивал двери. Сопровождавшие его партизаны забегали внутрь. Заглядывали под столы, прикладами вышибали дверцы шкафов. Пусто. Внезапно Крайнев заметил, как дверь в конце коридора слегка притворилась, а затем резко захлопнулась. Он подбежал, дернул за ручку. Дверь не поддалась.

– Немедленно откройте, не то стреляю! – крикнул он по–немецки. – Потом брошу гранату!

– Я ни в чем не провинился, господин офицер! – донесся из–за двери испуганный голос. – Я всего лишь работаю с документами.

– Откройте, и вы не пострадаете! – пообещал Крайнев.

Лязгнул засов. Крайнев бесцеремонно рванул ручку на себя. У входа стоял маленький, тщедушный человек в форме штабс–фельдфебеля. Его немолодое, изрытое морщинами лицо выражало испуг.

– Кто вы? – спросил он испуганно.

– А вы? – нахмурился Крайнев. – Как стоите перед офицером СС?

– Штабс–фельдфебель Музычко! – вытянулся тщедушный.

– Что здесь делаете?

– Это мой кабинет, – сказал Музычко, старательно подбирая слова. Было видно, что немецким он владеет не слишком уверенно. – Здесь я изготавливаю документы.

Крайнев обвел кабинет взглядом. Письменный стол с настольной лампой. Чернильный прибор, перьевые ручки, какие–то скляночки – все расставлено аккуратно. Узкая железная койка, заправленная серым солдатским одеялом. Тумбочка, у стены несколько чемоданов. Слева – шкафы, один – несгораемый. Дверь в кабинет обита железом – изнутри и снаружи.

– Почему не в бомбоубежище?

– Мне запрещено покидать кабинет без особого разрешения. Здесь сплю и ем.

«Вот как! – подумал Крайнев. – Это я удачно зашел».

– Сколько групп забросили в русский тыл? – спросил он резко.

– Господин гауптштурмфюрер! Только с разрешения командования… – начал было Музычко, но Крайнев сгреб его за ворот.

– Ты что, не понял, сука! – прошипел по–русски. – Я майор СМЕРШа. Отвечай, если хочешь жить!

В глазах Музычко заплескался ужас.

– Господин… Товарищ майор…

– Тамбовский волк тебе товарищ! – рявкнул Крайнев, с удивлением заметив, с каким удовольствием произнес знаменитую фразу. – Говори, падла!

– Шесть групп, шестнадцать человек!

– Почему шестнадцать?

– Две пары и четыре группы обычного состава.

– Где их личные дела?

– Здесь! – Музычко указал на несгораемый шкаф. – Дела заброшенных хранятся у меня, остальные – в канцелярии.

– Открывай!

Музычко трясущимися руками достал из кармана ключи и отпер шкаф. Крайнев схватил ближнюю коричневую папку, листнул. «Пономарев Валерий Михайлович, 1917 года рождения, младший лейтенант Красной Армии…» Высокие скулы, хитроватый взгляд глубоко посаженных маленьких глаз… Сука продажная! Музычко вытащил из шкафа стопку одинаковых дел и свалил на койку. Крайнев схватил чемодан, стоявший ближе к нему, открыл и вытряхнул на пол какие–то бланки.

– Складывай сюда!

– Гражданин майор! – залепетал Музычко, закрывая чемодан. – Я знаю всех заброшенных в лицо, их приметы, склонности, задания, места заброски… Могу оказать содействие…

– Сам бы не догадался! – буркнул Крайнев. – Понесешь! – он кивнул на чемодан. – И только попробуй дернуться!..

Они спустились во двор. Здесь уже не стреляли. Партизаны толпились во дворе, угрюмо поглядывая на кучку людей в немецкой форме. Те жались к монастырской стене.

– Товарищ майор! – подлетел к Крайневу Седых. – Задание выполнено! Всех уничтожили!

– Точно?

– Лично проверил!

– А эти? – кивнул Крайнев на кучку.

– Велели взять «языка»…

– Нахрен столько?

– На выбор.

Крайнев хмуро глянул на пленных. Их было шестеро: рослых, сильных мужиков, одетых в чужие, мышиного цвета мундиры. Тренированные тела, настороженные взгляды. У некоторых в глазах страх. «В Мордовию бы вас, на лесоповал! – подумал Крайнев. – Или на Колыму – золото мыть! Стране польза, а там, лет через двенадцать, амнистия. Вернутся еще крепкими, осчастливят баб, отчаявшихся без мужиков, родят детей… Война, мать ее!..»

– Саша! – сказал Крайнев. – У меня есть «язык».

Седых кивнул и побежал к бойцам. Раздалась короткая команда, грохнул залп. Крайнев, не оборачиваясь, пересек двор. Расстрельная команда догнала его у грузовика.

– Охраняйте его! – Крайнев указал на Музычко. – Крепко! Станут стрелять, закрывайте собой.

Он велел водителю заводить и вышел за ворота. И сразу же над головой тенькнуло. Пуля, ударив в стену, осыпала Крайнева каменной крошкой. В ответ на выстрел звонко застучал пулемет с «ханомага». Крайнев пригнулся и бросился под защиту брони.

– Очухались! – сказал Ильин. Он и двое бойцов прятались за бронетранспортером.

– Много их?

– Черт поймет! Постреливают из–за амбара. – Ильин указал на приземистое каменное здание в конце площади. – Пытались просочиться на улицы, но мы отбили. У тебя все?

– Да.

– «Языка» взял?

– Первоклассного! Всех диверсантов в лицо знает.

Ильин достал из кобуры ракетницу и выстрелил в сторону амбара. Красная ракета, описав пологую дугу, упала за зданием. В ответ ударила пулеметная очередь. Пули стальной дробью прошлись по броне «ханомага». «МГ» бронетранспортера коротко простучал в ответ.

– Черт! Не видят, что ли? – Ильин перезарядил ракетницу. В ту же минуту послышался нарастающий рев мотора. Черная тень скользнула над их головами, и здание амбара словно вспухло – штурмовик положил бомбу точно. За первой тенью скользнула еще одна. Второй «Ил» высыпал гроздь мелких бомбочек: разрывы встали стеной на дальнем конце площади.

– По машинам! – закричал Ильин, махая поднятой рукой.

Со всех сторон к грузовикам побежали партизаны. Они заскакивали в кузова через задний борт, словно муравьи ползли на боковые. Знали: ждать никого не станут. Опоздаешь – вини себя. Ранили, не успел – значит, не повезло… Грузовик Крайнева выбрался из монастыря задним ходом и развернулся. Партизаны уже сидели в кузове. Крайнев жестом велел Седых соскочить, вдвоем они перебросили через задний борт несколько мешков песка, позаимствованных из немецкой огневой точки. Бронетранспортер и три грузовика уже втянулись в улицу, когда машина Крайнева медленно тронулась с места. Крайнев заскочил в кузов и присел у закрытого мешками заднего борта.

– Всем лечь! – крикнул бойцам. – У кого моя винтовка?

Кто–то сунул ему «СВТ». Крайнев проверил магазин и загнал патрон в ствол. Рядом пристроился Седых с «МГ».

– Где «язык»? – спросил Виктор.

– Хлопцы стерегут.

– Я велел тебе!

– Не одному вам удовольствие! – буркнул Седых, и его пулемет вдруг загремел, выбрасывая стреляные гильзы. Крайнев глянул за борт. Темные фигурки выбегали на площадь из–за домов, приседали и целились. Пули запели над головами, некоторые пробили задний борт, но завязли в песке.

«Только бы не по колесам!» – подумал Крайнев и тут же забыл об этом. Он ловил в перекрестие оптического прицела темные тени и нажимал на курок. Ловил и нажимал. Магазин скоро опустел, Крайнев отбросил винтовку и достал из кобуры ракетницу. Они отъехали достаточно далеко. Красная ракета, шипя, взмыла вверх. Почти сразу же в отдалении бухнули пушечные выстрелы, на площади встали разрывы. Следом прилетели мины. Темные фигурки в отдалении попадали. Штурмовики улетели, отсечный огонь вела бригада.

– Все к бортам! – закричал Крайнев. – Огонь по врагу!

Стрелять, однако, не пришлось. То ли «ханомаг» и передовые машины расчистили путь, то ли, кроме охранения в блиндаже, других немцев на окраине не было, но из поселка выскочили без проблем. Едва грузовик Крайнева завернул на дорогу, пушки и минометы бригады перенесли огонь на окраину поселка. Виктор не видел, есть ли там немцы, скорее всего их и не было, но вставшие на околице разрывы доставили радость. Машины катили обратно к лесу. Строгой колонны уже не было, грузовики расползлись далеко друг от друга, но сейчас это не имело значения. «Только бы не зенитка! – мысленно молился Крайнев. – Только бы не зенитка! Летуны должны были попасть! Если хоть одна уцелела, нам хана!»

Зенитка так и не выстрелила…

– Их было не меньше тысячи! – сказал командир полка фельджандармерии, молодой подполковник с заметным брюшком. – Плюс артиллерия и танки…

– Я был на линии обороны русских, – сказал фон Лютцов. – Ячейки для пехоты, позиции для артиллерии… Самое большое рота, два орудия 76–миллиметров, судя по стреляным гильзам, плюс четыре миномета. Минометы немецкие. Танков у них не было, один трофейный «ханомаг», который русские бросили на опушке – соскочила гусеница, а они спешили.

– На опушке было охранение русских! Основные силы атаковали поселок.

– На четырех грузовиках. Две сотни людей, скорее всего меньше. Итого две роты. Две роты русских разбили немецкий полк, занимавший хорошо укрепленные позиции!

– Вы забываете про самолеты!

– Наших солдат на фронте тоже бомбят и обстреливают. Но они находят в себе силы встать и вести огонь по противнику. Из шести зенитных орудий у вас уцелели три. Достаточно было одному открыть огонь! 88–миллиметровый снаряд зенитки пробивает броню тяжелого танка, а здесь четыре беззащитных грузовика!

– Половина зенитчиков погибла, остальные были в шоке. В воздухе висели русские штурмовики, которые открывали огонь по всему, что движется. Русские великолепно спланировали операцию, у нас не было шансов. Мои солдаты, смею вас заверить, воюют отважно, не щадя себя. Многие погибли, пытаясь задержать отход большевиков. Мы понесли огромные потери. Около семисот человек убитыми и ранеными!

– Но больше тысячи уцелело. Пять немецких солдат на одного русского. Тем не менее русские выполнили задачу и спокойно ушли, оставив три трупа. Трое против наших семисот. Думаю, в ставке по достоинству оценят ваше умение воевать!

– Я запросил помощь, – сказал подполковник. – С фронта снимают дивизию, прибудет батальон танков. Операцию будет поддерживать авиация. Мы найдем их и уничтожим! Всех до единого!

– Это радует! – сказал фон Лютцов. – Можно сказать, вдохновляет. Десять тысяч немецких солдат при поддержке танков и самолетов будут ловить в бескрайних лесах три сотни русских. Это будет замечательная операция, она небывало прославит немецкое оружие. Вы меня утешили, подполковник! Я вас больше не задерживаю!

Командир полка щелкнул каблуками и вышел. Фон Лютцов откинулся на спинку стула и закрыл глаза. И почти сразу же открыл. Перед ним встала картина, которую он застал по приезде в Орешково: трупы, трупы… Изуродованные взрывами бомб и убитые из стрелкового оружия, они рядами лежали на засыпанной обломками кирпича земле монастырского двора, полуодетые и в застегнутых мундирах, с белыми и черными от покрывавшей гари лицами – люди, обучению которых он отдал столько сил, его надежда и несостоявшееся будущее. По пути в Орешково он представлял себе ужас случившегося, но не думал, что будет столь страшно. На земле лежали все. Поначалу полковник обрадованно заметил, что счет не полон, но от развалин, которые торопливо разбирали солдаты, несли новые тела. Фон Лютцов велел тщательно обыскать все помещения школы и доложить о потерях. Неприятную весть он услышал от адъютанта. До его доклада оставалась надежда. Пятьдесят три погибших курсанта – тяжелая утрата, но шестнадцать заброшено. Самые лучшие. Великолепно подготовленные, уже побывавшие в русском тылу и благополучно вернувшиеся обратно. Настолько овладевшие искусством разведки, что две группы он составил из пар – третий был лишним. Эти шестнадцать обещали «Валгалле» спасение. Налет на Орешково лишил фон Лютцова наград, но шесть удачно заброшенных групп отводили опасность. Его не похвалят, но и ругать не станут: идет война, на Восточном фронте дивизия, состоящая из трех батальонов, уже никого не удивляет. «Валгалла» понесла урон, но разведывательная информация поступает, значит, работа не напрасна.

Крюгер сообщил, что пропал Музычко и все дела заброшенных разведчиков. Фон Лютцов не поверил и пошел проверять. Подтвердилось. Оставалась надежда, что Музычко, в прошлом талантливый гравер, с одинаковым успехом подделывавший при советской власти как документы, так и деньги, трижды приговоренный русским судом к тюремному заключению и освобожденный из колонии немецкой армией, всего лишь проявил рвение. Вытащил из сейфа личные дела и отнес в безопасное место. Если найдут его тело и папки, можно вздохнуть с облегчением. Это означает, что русские действовали вслепую. Возможно, просто громили гарнизон врага. Подумав так, фон Лютцов поправил себя: неправда. Русские не посылают армады бомбардировщиков и штурмовиков на заурядные гарнизоны. Они знали о «Валгалле» и целенаправленно ее уничтожали. Их действия были логичными, на месте русского командующего он поступил бы так же. Оставалось понять, что русские знали? Туманные сведения, полученные от кого–то из местных жителей или полицейского? Или же знали все? «Неужели Зонненфельд? – подумал фон Лютцов. – Но как он проведал? Вычислил по продуктовым поставкам? Не мог. Школа снабжалась как подразделение полка фельджандармерии, это было продумано заранее и неукоснительно выполнялось. В Орешково Зонненфельд не бывал, его сюда просто не пустили бы. Кто–то рассказал? Мой офицер? Это невозможно! Зонненфельд не водил дружбу с офицерами абвера, круг его общения в N четко установлен – это проверено и перепроверено. Если русские осознанно забрали Музычко и дела, СМЕРШу не составит труда разыскать моих агентов. Даже напрягаться не придется. Это конец…»

В дверь постучали. Это был Крюгер.

– Не нашли! – доложил он с порога.

– Хорошо искали? – спросил фон Лютцов.

– Развалины разобраны до последнего кирпича, поселок и окрестности прочесаны фельджандармами. Всем довели, что любой, кто найдет Музычко или папки личных дел, получит месячный отпуск, солдаты очень старались. Безрезультатно.

– Мы проиграли эту войну, Пауль! – сказал фон Лютцов.

Адъютант смотрел на него недоуменно.

– Клаузевиц и Мольтке учили нас, что нельзя недооценивать противника. В Великую войну 1914–1918 годов мы имели возможность убедиться в справедливости этих заветов. Но забыли их. Нас развратили победы в Европе. Мы опасались французов и поляков, но их фронты развалились под ударами немецких армий. В 1941 году русские стремительно убегали от вермахта, и мы возомнили себя непобедимыми. Мы считали славян недочеловеками и забыли, как упорно они сражались двадцать лет назад. Мы не учли, как быстро они учатся. Когда мы столкнулись с танками «Т–34» и «КВ», следовало задуматься. Народ, который после тяжелейшей гражданской войны создал промышленность, способную выпускать такое оружие, опасен. Однако мы научились бороться с их чудовищными танками и успокоились. Мы не подумали, что люди, сумевшие создать современное оружие, могут научиться успешно вести разведку. Они научились. Зонненфельд, или как там его по–русски, доказал это. Вы молоды, Пауль, и, возможно, уцелеете в этой мясорубке. Запомните: нельзя драться с врагом, когда исход сражения складывается не в твою пользу. С таким врагом заключают мир. Пусть невыгодный. Худой мир лучше доброй ссоры, говорят русские. Они правы.

Адъютант смотрел на полковника широко открытыми глазами.

– Идите, Пауль! – сказал фон Лютцов. – Желаю вам выжить!

Когда дверь за адъютантом закрылась, полковник достал из кобуры «вальтер». Снял пистолет с предохранителя и передернул затвор. Затем с силой воткнул дуло в висок и нажал спуск…