«Срочно.

Секретно.

Комендантам районов тыла группы армий «Центр“.

28 ноября при патрулировании участка дороги Смоленск — Могилев исчез наряд фельджандармерии в составе фельдфебеля Шульце и унтер–офицера Мюллера. Патрулирование осуществлялось на мотоцикле, наряд имел задачу выявлять дезертиров и отставших от своих частей солдат, был вооружен табельным оружием. Срочно предпринятый розыск пропавших результата не дал. Утром 29 ноября из штаба 9–й танковой дивизии в управление фельджандармерии округа поступила информация о не прибывшем в пункт сбора грузовике с амуницией. Груз сопровождали пятеро военнослужащих, включая водителя, во главе с унтер–офицером Херманном. Грузовик следовал по участку дороги, где патрулировал наряд фельджандармерии, в ходе розыска Шульце и Мюллера, он замечен не был, поэтому два дела объединили в одно. 30 ноября от старосты деревни Заболотье N–ского района было получено сообщение об обнаружении в пяти километрах от Заболотья неизвестного грузовика, покинутого людьми. Срочно выехавший по указанному адресу взвод фельджандармерии обнаружил автомобиль «ман“, совпавший по номеру с пропавшим. В кузове грузовика найден мотоцикл BMW, принадлежавший исчезнувшему патрулю фельджандармерии, а также часть амуниции 9–й танковой дивизии. Грузовик, мотоцикл и амуниция несли следы огневого воздействия стрелкового оружия. Староста деревни показал, что никто из жителей Заболотья не слышал звуков боя, что выглядит правдоподобно и объясняется сильной метелью, бывшей в ночь исчезновения военнослужащих. По словам старосты, жители деревни ничего не трогали в грузовике, поскольку он обнаружил его лично и немедленно выставил охрану. Слова старосты подтвердились в ходе изучения следов.

Взвод фельджандармерии прочесал местность в окрестностях Заболотья, но не обнаружил подозрительных лиц или трупов. На следующий день поиски были продолжены усиленными нарядами со служебнорозыскными собаками. Две группы двигались навстречу другу другу: от Заболотья к дороге Могилев — Смоленск и от нее — к Заболотью. К концу дня, в лесном массиве, в пяти километрах от дороги обнаружены трупы семерых пропавших военнослужащих. Все убиты холодным оружием, преимущественно игольчатыми штыками русской винтовки. Трупы раздеты до белья, обмундирование и документы погибших исчезли. На основании результатов розыска был сделан вывод: наряд фельжандармерии и группа сопровождения груза танковой дивизии стали жертвами окруженной русской части. Захватив грузовик и мотоцикл, большевики пытались пробиться к фронту, но, заблудившись, бросили автомобиль, забрав оружие и часть амуниции. Оставленное имущество было расстреляно ими из стрелкового оружия с целью вывести из строя, что является характерным поведением отступающих русских частей.

4 декабря, спустя неделю после инцидента, был взорван мост на железной дороге Ленинград — Смоленск. Взрыв был произведен профессионально, в результате обе фермы сброшены с центральной опоры моста, что повлечет длительный и дорогостоящий ремонт. Из показаний единственного обнаруженного в живых охранников, рядового Фромма, следует, что диверсию осуществил отряд русских, переодетых в немецкую форму. По словам Фромма, русские, численностью до двадцати человек, прибыли верхом по левому берегу реки. Возглавлял отряд фельдфебель фельджандармерии. После переговоров со старшим охраны моста, унтер–офицером Штойбером, отряд получил разрешение перейти на правый берег. Фельдфебель прекрасно говорил по–немецки, держался уверенно, что и ввело в заблуждение старшего наряда. Документы у фельдфебеля он не проверил. Штойбер обратил внимание, что отряд под командованием фельдфебеля одет в форму немецких танкистов, но вооружен русскими винтовками. На что мнимый фельдфебель пояснил, что это русские вспомогательные части вермахта, поступили под его начало недавно, почему они так обмундированы, он не знает. При переходе моста русские внезапно напали на охрану, уничтожив ее холодным оружием. Рядовой Фромм получил удар штыком в грудь и скончался спустя два дня в госпитале. В связи с чем более подробных пояснений от него получить не удалось.

6 декабря Красная Армия начала массированное наступление под Москвой, в ходе которого соединения группы армий «Центр“ были оттеснены с ранее занятых позиции. Этого не произошло б, если б фронтовые части своевременно получили подкрепление от группы армий «Север“, дислоцированной под Ленинградом. Сделать это не позволил взорванный железнодорожный мост. В связи с чем прежний вывод о нападении на патруль и грузовик русских из окруженных частей является ошибочным. Нет сомнения, что в тылу группы армий «Центр“ действует многочисленная и хорошо подготовленная группа диверсантов. Они одеты в немецкую форму, говорят по–немецки, умело планируют и дерзко осуществляют свои операции. Скорее всего, группа получает указания напрямую из Москвы, имеет одну или несколько хорошо подготовленных баз на оккупированной вермахтом территории. В свете складывающейся на Восточном фронте обстановки действия этой группы представляют особую опасность.

В связи с вышеизложенным приказываю немедленно провести комплекс мер по выявлению на подведомственной территории русских диверсантов либо их баз. В случае обнаружения противника принять меры по его полному и безусловному уничтожению, о чем немедленно информировать. При недостатке собственных сил, вызывать подкрепление из ближайшей части корпуса фельджандармерии. Местное население, оказывающее помощь диверсантам, подлежит суровому наказанию, его жилища должны быть сожжены, другое имущество конфисковано в пользу рейха.

Начальник штаба группа армий «Центр“ генерал–майор Г. фон Грайфенберг. 11 декабря 1941 г.»

— Я получил похожее предписание, — сказал Ланге, кладя документ на стол.

— Что намерены делать? — спросил Краузе.

— Ничего! — пожал плечами эсэсовец.

Гауптман нахмурился.

— Успокойтесь, Эрвин! — улыбнулся Ланге. — Я преданный служака рейха, как и вы. Только не вижу необходимости суетиться. Взгляните на карту! На юге, по территории соседнего района, проходит стратегическая автомобильная дорога. Севернее, опять–таки вне зоны нашей ответственности — железнодорожная. Городской район лежит в стороне от главных путей сообщения, половина его территория — леса. В стратегическом плане он не интересен русским, что не может не радовать. Мы с вами не испытали и доли неприятностей, обрушившихся на головы наших соседей.

— Помнится, кто–то хотел отличиться! — съязвил Краузе. — Не узнаю, вас, Карл!

— Я говорил это два месяца тому, — улыбнулся Ланге. — Тогда вермахт наступал. Сегодня наши армии катятся назад. Скоро в Берлине начнут поиск виновных. В такие время лучше находиться в месте, где не взрывают мосты и не режут патрули.

— Считаете Город тихой гаванью? Заблуждаетесь! — Краузе разложил на столе карту. — Смотрите! Нападение на патруль и грузовик произошло на юге, вот здесь. Мост взорван на севере. Нет сомнений, что обе акции совершили одна и та же группа. На дороге ей нужна была амуниция — переодеть диверсантов в немецкую форму. Думаю, захват фельджандармов не случаен — их нагрудные бляхи пользуются уважением в армии и вызывают трепет у военнослужащих. Унтер–офицер Штойбер, охранявший мост, совершил ошибку, потому что увидел в подошедшем фельдфебеле товарища. За что и поплатился… Теперь соединим места акций прямой линией. Ну? Она проходит через Городской район!

— Никто не видел диверсантов на нашей территории! — возразил Ланге. — Если они прошли через наши леса, то теперь далеко.

— Уверены?

— Что им здесь делать?

— Если вы внимательно читали документ, Карл, там речь о базах.

— Зачем русским база в лесах?

— Совершать новые вылазки. На территории Городского района нет привлекательных объектов для диверсий, но их много за его пределами. Очень удобно для базы — короткое плечо выдвижения, в то же время укромно — есть возможность спрятаться, затаиться на время. Как, по–вашему, русские забросили диверсантов?

— Перешли линию фронта?

— Слишком рискованно и долго. Триста километров по нашим тылам… У них не было столько времени: наступления держат в тайне до последнего. К тому же у диверсантов отсутствовала немецкая форма, они добыли ее здесь. Карл, их сбросили на парашютах!

— Вместе с лошадьми?

— Оставьте иронию, оберштурмфюрер!

— Крупная реквизиция коней не прошла б незамеченной. Русские крестьяне не слишком любят немцев, но просто так отдать лошадей большевикам… Мы б обязательно узнали.

— Лошадей не реквизировали. Они ждали диверсантов здесь.

— Хотите сказать?…

— Именно! Скорее всего, в Городском районе или где–то поблизости сбросили на парашютах малую группу — человек пять. Высадку двух десятков скрыть трудно — большой разброс, вероятность попасть в населенный пункт, где есть преданные нам люди. В нашем районе диверсанты соединились с основным ядром, оставленным большевиками при отступлении. За время оккупации глубоко законспирированное ядро подготовило базу, возможно не одну, запаслось провиантом, лошадьми, фуражом… Теперь группа готова наносить удары по нашим коммуникациям, чем обязательно займется, как только фронт подойдет ближе. Вы рано обрадовались, оберштурмфюрер! Смотрите, чтоб мы не завидовали соседям!

— Вы мыслите, как стратег, Эрвин! — с уважением сказал Ланге. — Жаль, что вы не служите в СД. Ваши умозаключения абсолютно правильны, но в них есть изъян. Мы знаем, что в Городском районе большевики оставили группу партизан. Но нам также известно, что она уничтожена.

— Я не уверен.

— Почему?

— Не видел поля боя, тел убитых.

— Зато Кернер притащил автомобиль, оружие и документы.

— Этого недостаточно.

— Кому как. Во–первых, автомобиль, оружие и документы подлинные. Не знаю случая, чтоб русские легко расставались с трофеями. Во–вторых, с первых дней нашего пребывания в Городе я осведомлен об оставленной большевиками группе. Знал фамилию их руководителя. Это его документы принес Кернер. Вы хороший солдат, Эрвин, но слабо разбираетесь в нюансах поведения большевиков. Утрата партийного билета и постановления большевистского райкома равнозначна смерти его владельцу. Поэтому я не сомневаюсь: этот Спиридонов в самом деле убит.

— Возможно. Однако есть и другой вариант. Спиридонов убит соперником в борьбе за власть, и этот другой, более предприимчивый и жестокий, сейчас возглавил диверсионную группу.

— Ого! — воскликнул Ланге. — Браво, Эрвин! Полагаю, вы можете назвать имя счастливчика?

— Из донесения следует, что мнимый фельдфебель прекрасно говорил по–немецки.

— Я так и знал! — хлопнул себя по колену Ланге. — За что вы так не любите Кернера, Эрвин?

— Я ему не доверяю.

— Отчего?

— Это трудно выразить словами.

— Попытайтесь!

— Он не похож на других русских.

— Он немец.

— На фольксдойче он тоже не похож. В нем нет почитания власти. Он вежлив, держится на нужной дистанции, но в глазах его нет смирения. Как будто не мы завоевали его страну, а он с армией пришел в нашу.

— Даже не намекайте! Не представляю большевиков на Унтер–дер–Лиден!

— Тем не менее, Кернер смотрит так.

— Я замечал, — задумчиво сказал Ланге. — Но относил это за счет заносчивости. У молодца все легко получается…

— Что подозрительно.

— Не настолько, чтоб я поверил.

— Вы, Карл, слишком благодарны ему за спасение. Ваши теплые чувства понятны.

— Теплые чувства оберштурмфюрер Ланге питает только к одному человеку, — возразил эсэсовец. — Самому Ланге. Так нас учили, и чему я неуклонно следую. Нас также учили строить обвинение на более весомых фактах, чем дерзкий взгляд.

— Пожалуйста! Когда вы в последний раз видели уполномоченного?

— Давненько.

— Вас это не удивляет?

— Сезон заготовок кончился, Кернеру нечего делать в Городе.

— Почему? Кернер — горожанин, вырос в интеллигентной семье, привыкшей к цивилизации. Тем не менее, живет в деревне, где вы с вами были, где грязь, насекомые и полное отсутствие нормальных удобств. Кернера почему–то не привлекает общество образованных немцев, нация, к которой, по его словам, он имеет честь принадлежать. Фольксдойче предпочитает диких русских! Можно было объяснить это отсутствием подходящего жилья в Городе. Но мы дали ему дом!

— Который мало отличается от тех, что в деревне. Тем не менее, правда в ваших рассуждениях есть. Я знаю ответ на ваш вопрос, Эрвин.

— Так скажите!

— С вашего позволения, с самого начала. Не хочу, чтоб вы думали: СД пребывает в благодушии. Я заподозрил Кернера, как только он появился здесь. Это мой профессиональный долг. Я был на месте гибели конвоя заключенных и знал, что списки этапа попали в наши руки. Сделал запрос. Кернер Эдуард Эрихович, 1912 года рождения был в составе конвоя.

— Это ни о чем не говорит.

— Не скажите! Русские могли сделать своему диверсанту любые документы, но договориться о расстреле колонны нашими самолетами…Тем более, в нужное время и в нужном месте. Второй раз я заподозрил Кернера, когда он вывез из Города двух молодых евреев, брата и сестру. Причем, женщина, как выяснилось, не только еврейка, но и жена командира Красной Армии! По нашим правилам, она подлежала ликвидации в первую очередь.

— Почему Кернер это сделал?

— Объяснил, что ему нужны работники. Разумеется, он не подозревал о наших планах окончательного решения еврейского вопроса, что, однако, его не оправдывает. Затем, как вы помните, он попросил передать ему пленных русских.

— Они все равно были не нужны! — сморщился Краузе.

— Разумеется! — подхватил Ланге, внутренне усмехнувшись. — После чего мы поехали в Кривичи проверить Кернера.

— Вы авантюрист, Карл! — обиделся Краузе. — Считать Кернера русским шпионом и ехать к нему без охраны?! Если б я знал!..

— Я не меньше вашего хочу жить! — усмехнулся эсэсовец. — Я знал, что мы увидим. У меня есть надежный информатор в окружении Кернера.

— Кто?

— Некто Семен Нестерович, староста деревни Долгий Мох. Его рекомендовала фройлян Валентина из вашей канцелярии. Этот Нестерович пострадал от большевиков.

— Как именно?

— Его, человека образованного, знающего несколько языков, сослали в деревню сторожить коров! Лишь за то, что отец его был арендатором и использовал труд наемных рабочих. Дикость! Иногда мне кажется, что большевики сделали все, чтоб восстановить против себя население. Тем легче нам! Нестерович часто привозит в город сливки и масло, он работает в компании Кернера, поэтому источник надежный и оперативный. Нестерович рассказал, что пленные, как обещал Кернер, содержатся под охраной и заняты на полевых работах. Однако я никогда не ставлю на одну лошадь Эрвин. Перед деревней, если вы помните, я поговорил с местным мальчишкой.

— Дали ему конфету! Помню… Спросили дорогу?

— А также, чем занят господин Кернер и его пленные. Дети — отличные источники информации, они не умеют врать. Тем не менее, вопрос с евреями оставался невыясненным, поэтому я пригласил Кернера на экзекуцию.

— Где он спас вам жизнь.

— Это как раз подозрение не сняло. Спасти жизнь врагу — лучший способ войти к нему в доверие. Классика шпионажа!

— Кернера ранили!

— Легко. Риск, конечно, но на войне риск — обычное дело. У меня было еще одно основание его подозревать: Кернер стал ночевать у фройлян Валентины из вашей канцелярии.

— Гм!..

— Да, Эрвин! Тощая, некрасивая и не слишком молодая. В Городе хватает юных и хорошеньких. Тем более что Кернер не урод, к тому же не беден… Странно, не правда ли? Если забыть, что Валентина имеет доступ к секретным документам…

— Работает на большевиков?

— Она слишком от них пострадала. Учительницу заставили мыть полы из–за бывшего мужа–еврея. Что вы? Она ненавидит евреев! Как и большевиков… Однако любая женщина пойдет навстречу любовнику. Я подумывал арестовать Кернера, как он привез в Город весть о разгроме большевистской банды. Почти одновременно я получил информацию, которая объяснила его поведение.

— Интересно!

— Кернер женился.

— Ну и что? Жену нельзя привезти в Город?

— То–то и оно! Его избранница — еврейка! Та самая жена красного командира.

Лицо Краузе выразило изумление. Ланге довольно засмеялся.

— Мне стало ясно, почему Кернер отказался собирать по деревням разбежавшихся евреев. Разумеется, это дело полиции, а не уполномоченного по заготовкам, но банду Спиридонова уничтожать мы его не просили? Что в итоге? Русский диверсант втирается в доверие немецкому командованию, обзаводится надежным источником информации в канцелярии коменданта Города, и вдруг махом отказывается от всего ради любви молодой еврейки! К тому же чужой жены! Я невысокого мнения о разведке большевиков, но подобную глупость диверсант не совершит. Кернер, как выяснилось, просто глуп и недостоин называться немцем.

— Как вы намерены поступить?

— Можно его расстрелять — на основании нарушения запрета об укрывательстве евреев. Но я, если не возражаете, хотел бы дать ему шанс. Пусть откажется от своей еврейки, окажет содействие в поимке остальных, тогда мы закроем глаза на мимолетное увлечение. Его брак с еврейкой не официальный, формально она замужем… Кернер может быть нам полезен. СД не слишком щепетильна в подобных вопросах, использует даже евреев.

— Поступайте, как знаете! — согласился Краузе. — Но почему Кернер завел роман с Валентиной?

— До случая с еврейкой я считал его прагматичным человеком. Валентина не красавица, зато имеет дом, где живет одна. Очень удобно останавливаться. Не беспокойтесь, Эрвин, эта связь более не существует. Валентина возмущена поступком любовника: мало того, что он бросил ее, так еще ради еврейки! К тому же та особа — двоюродная сестра ее бывшего мужа. Представьте негодование Валентины! Женская любовь — великое дело, но ревность и оскорбленное достоинство страшнее.

— Вы гений, Карл! — сказал Краузе. — Простите мне упреки, я не представлял, насколько хорошо вы информированы. Служба безопасности рейха имеет в вашем лице достойного представителя!

— Надеюсь, я заслужил бокал коньяка? — улыбнулся Ланге.

— Мне как раз прислали к Рождеству… Клаус!..

Денщик принес бутылку, бокалы и кружку сливок. Ланге с интересом смотрел, как гауптман наливает в бокал сливок, затем добавляет в них коньяк.

— Вы не почувствуете вкуса коньяка, Эрвин!

— Зато желудок останется цел! — сказал Краузе. — После визита к Кернеру он болел неделю. Прозит!

— Да! — сказал Ланге, смакуя коньяк. — Отсутствие Кернера сказывается на рационе. Он привозил вкусные вещи!

— Вот почему его защищаете! — засмеялся Краузе. — Любите поесть!

— У меня нет язвы!

— Уговорили! Дам Клаусу десяток солдат, пусть проедет по ближним деревням. Раз там нет диверсантов…

— Спасибо, Эрвин! — склонил голову Ланге. — Чтоб я делал без вас? Рождество на носу. Пусть это день рождения бога, в которого я не верую, но традиция есть традиция, а мы немцы сильны тем, что их придерживаемся…