Четверг. Неделя первая
Утро, возвещая начало нового дня, настойчиво постучалось по подоконнику Мишкиной комнаты каплями дождя. Проснувшись, Мишка подошел к окну, постоял, наслаждаясь свежестью и прохладой, и лишь потом обнаружил изменения в интерьере своей комнаты. Впрочем, ни удивляться, ни выяснять координаты лиц, облагодетельствовавших его новой мебелью и старым телевизором, времени уже не было. Переодевая рубашку, Мишка, правда, внимательно оглядел подарки. Стол показался ему похожим на боевого коня, крепко упершегося в пол четырьмя копытами. Стулья же более походили на суворовских ветеранов — старые и обшарпанные, но бравые и готовые стойко нести службу хоть до скончания века. Экспериментировать с телевизором Мишка не рискнул, оставив столь ответственное мероприятие на вечер.
Приведя себя в порядок, Мишка резво сбежал на первый этаж, где еще вечером краем глаза он видел вывеску столовой, украшенную табличкой «Закрыто». К его неудовольствию, табличка по-прежнему висела на месте и лишь слегка покосилась, отчего более всего напоминала издевательскую улыбку. Мишка принюхался к запахам, доносящимся из-за двери, сглотнул слюну и побежал на работу.
Погода, как ни крути, женщина, и настроение у нее переменчивое. Мишка дошел до остановки, сел в автобус и проехал большую часть пути до отдела, как тучи вдруг рассеялись, а солнце засияло так, что надетый на Мишку форменный плащ сделался неуместным, словно ласты в пустыне. Мишке не оставалось ничего иного, как снять плащ и набросить на руку.
Открыв уже знакомую дверь кабинета начальника, Мишка оторопело замер на пороге. Все стулья и диван в кабинете оккупировала разномастная и разноплеменная толпа сотрудников следствия, и даже на подоконнике разместилась парочка оборотней, дружелюбно порыкивающих друг на друга.
Собравшиеся увлеченно переговаривались между собой, не забывая с любопытством поглядывать в Мишкину сторону. Поскольку единственным свободным местом в кабинете оставался стул начальника, Мишка скромно прислонился к стенке в самом углу кабинета.
Минуту спустя в кабинет вошел Шаманский и гул немедля стих. Последующие десять минут начальник следствия, прибегая к многочисленным эвфемизмам, гиперболам и поэтическим аллегориям, задавал подчиненным один и тот же вопрос: «И когда же вы, охламоны, наконец-то прекратите валять дурака и начнете работать?» Охламоны дружно возражали в том смысле, что «Да мы-то трудимся, рук-ног-голов и живота своего не покладая. Вот только Родина в лице обожаемого начальства этого не видит, не ценит и зарплатой регулярно обижает». Закончив разбор полетов, Шаманский жестом пригласил Мишку выйти к столу.
— Представляю всем нашего нового сотрудника — Канашенков Михаил. Прошу любить и жаловать.
— Любить — это мы завсегда пожалуйста. — Гном, вольготно раскинувшийся на стуле прямо напротив Мишки, томно облизнул губы. — Он молоденький, симпатичный, ох и залюблю же я его…
Мишка испуганно вжал голову в плечи, представляя себе жуткую картины любви с гномом.
— Регинлейв Гримсдоттировна! Ты сначала дело по Опанасенко в суд направь, а потом уже эротическим фантазиям предавайся! Так! Прения окончены. А теперь за работу, обленившиеся вы мои, за работу! Витиш и Канашенков, останьтесь.
Мишка облегченно выдохнул — беда миновала. По крайней мере, на время.
— Игорек! Коммуникабельный ты наш! Вы вчера вроде как общий язык нашли, так что будете продолжать дружить и впредь. Жить Михаил будет в твоем кабинете, все равно Женька Еремин к свадьбе готовится, и стол его пустует. Эээх. Так и теряем ценные кадры… — Шаманский картинно смахнул со щеки несуществующую слезу.
— А ты, педагогичный наш, — начальник обратил свой взор на Витиша, — будешь ему наставником. — Не дожидаясь ответной гневно-протестующей реплики, Шаманский поспешил закончить аудиенцию. — Идите уже, преступление раскройте, что ли… Да! Михаил! Мне нужен доброволец на суточное дежурство. Добровольцем назначаю тебя.
Витиш молча направился к выходу, а Мишка уже привычно заторопился за ним, мысленно рисуя себе красочные картины нового места своей работы. Таковым оказался кабинет со слегка отпугивающим номером «13». Внешне кабинет мало чем отличался от громадного количества прочих присутственных мест. Помещение, носившее громкое название — КАБИНЕТ СЛЕДОВАТЕЛЯ! — представляло собой пенал, оснащенный двумя окнами, и гораздо более походило на коридор, нежели на рабочее место, присущее процессуально-независимому должностному лицу. В дальнем левом углу кабинета находился обшарпанный сейф, простодушно улыбавшийся распахнутой настежь дверцей. Вдоль левой же стены скромно расположился диван, уныло поскрипывающий продавленными пружинами. Со стены над диваном на любого, осмелившегося войти в кабинет, вопросительно поблескивал стеклами пенсне двухметровый портрет Лаврентия Павловича Берии. Под портретом к стенке была прикреплена полочка, на которой неувядающе алел букетик пластмассовых роз. В двух метрах от двери, прямо напротив входа, внушительной баррикадой возвышался массивный письменный стол. На поверхности стола, за бруствером из множества бумаг, пулеметной точкой посверкивал новенький ноутбук, от которого лентой боепитания тянулся шнур к принтеру. С тыла баррикаду прикрывало окно, по причине жары открытое нараспашку. Справа от стола, прикрывая собой потертую стену, словно фиговым листом, стоял одинокий стеллаж. Некогда прямые полки его прогнулись под тяжестью лет и неисчислимых стопок процессуальных бланков, из-за которых любопытно выглядывали чумазые рожицы разномастных кружек. Пытаясь скрыть их присутствие, стеллаж стеснительно прикрылся одной створкой. Одной — потому что вторая отсутствовала в принципе. Наверное — утраченная во время неравных боев с преступностью. Оборонительную линию замыкал еще один стол, размером поменьше первого, но видом крепче и нахальнее. На столе матово отсвечивали панели невиданного Мишкой диковинного металлического агрегата.
Приглядевшись, он обнаружил, что это не что иное, как печатная машинка «Ундервуд», виданная им ранее лишь на картинках. Мысль о том, что ему придется работать с этим шедевром инженерной мысли, поразила Мишку настолько же, как если ему предложили бы управлять космическим кораблем. Заметив Мишкино смятение, Витиш двумя руками развернул голову подопечного, направив ее в правый угол.
В углу было еще одно окно, расположенное так близко к стене, точно оно пыталось спрятаться от посетителей. Судя по тому, что стекло было запылено до пепельной непрозрачности, окну это вполне удавалось. Напротив окна с вольготностью беспечного гуляки раскинулся третий стол. Дверцы его тумбочек расхлябано болтались, а выдвижной ящик дразнящимся языком наполовину высунулся наружу из недр стола. Выбиваясь из общей озорной картины, на слегка прогнувшейся столешнице тихо подремывал дряхлый монитор, выдавая присутствие под столом тушки старого системного блока. В углу стола, вплотную к стене, прижался принтер. Судя по внешнему виду и дате сервисного обслуживания десятилетней давности, начертанным на кожухе маркером, принтер был ровесником системного блока. Интерьер кабинета завершала внушительная деревянная вешалка, прибитая к стене справа от входной двери. Разместив на ее полке свою фуражку, Мишка растерянно замер, не зная, что ему делать дальше.
— Вот тут ты и будешь жить. Возможно, долго очень может быть, даже счастливо, ну а если на огонек заглянет Регинлейв Гримсдоттировна, то еще и весело. — Витиш указал рукой на хулиганистый стол. — Женька, его прежний хозяин, на ближайшие два месяца безвозвратно потерян для коллектива, а свято место, как говорится, пусто не бывает. Давай располагайся, завтракать будем.
При слове «завтракать» Мишкин желудок в предвкушении пищи издал вопль радости. Игорь достал из своего стола электрический чайник, привычно воткнул штепсель в розетку и зашуршал полиэтиленовым пакетом, извлекая наружу пышные булочки, аппетитно пахнувшие домашней сдобой.
— А у меня ничего нет, — печально вздохнул Мишка. — В моей общаге столовая утром еще закрыта была, а вечером я туда уже не успел.
— И что с того, что у тебя ничего нет? — удивился Витиш. — Что ж теперь, удавиться и не жить? Коли ты со вчерашнего дня голодный, не стой столбом, а налегай на булочки. Поддержи, так сказать, отечественного производителя. А я пока кофейку заварю.
— А что это за музейный экспонат? — указал Мишка на «Ундервуд», вгрызаясь в очередную булочку. — Я думал, таких уже и не существует в природе. К нему в придачу еще бы дыбу да колодки, так вместе с портретом Лаврентий Палыча, как раз нужный антураж образуется.
— Дыбу, говоришь, колодки… именной топор… — задумчиво и где-то даже мечтательно закатил глаза Витиш. — Ееех, мой юный друг, все это нам, к сожалению, недоступно. А «Ундервуд», так это Костика Кицуненовича Инусанова агрегат. Он как разволнуется, так когти повыпустит и давай когтями по клавишам долбить. Ни одна клавиатура не выдерживала. Спасибо Кобриной, хоть эту махину нашли.
— Так Костя что, оборотень? — Чуть не подавился булочкой Мишка.
— Не совсем. Вермаджи*. Да ты не переживай, он классный парень, чувства юмора, правда совсем нет, а так хороший друг и надежный товарищ. Он после обеда появится, вот и познакомишься.
Однако знакомству в этот день не суждено было состояться. Не прошло и часа, как в кабинете раздался телефонный звонок. Дежурная часть получила сообщение о краже и изнемогала от порочного желания выпнуть СОГ на место происшествия. Мишка одолжил у Игоря его «выездную» папку и унесся в дежурку. Спустя пятнадцать минут разъездной «уазик» доставил его вместе с группой на место происшествия.
Кража оказалась достаточно стандартной. Какие-то деятели отогнули металлическую ставню торгового киоска, завернутым в тряпку камнем вышибли стекло, а после вынесли пиво и сигареты. Мишка, проведя осмотр места происшествия, уже заканчивал упаковывать вещдоки, когда к нему, покачивая на ладони увесистый булыжник, подошел хмурый и недовольный чем-то эксперт. Мишка, опасаясь удара камешком по макушке, невольно напрягся. А то кто этих эльфов знает? Опасения оказались ложными и ненужными. Обратившись к Мишке, эксперт спросил:
— Каменюгу паковать будем?
— Придется, как-никак это орудие преступления.
— Ну, пакуй, только аккуратнее, потом пришлешь на исследование. Сейчас-то «пальчики» с него не снять, неровный, валиком не получится, а в конторе попробую. Методика у нас, понимаешь, специальная есть по снятию отпечатков пальцев с неровных поверхностей.
Камень, подлежащий изъятию, формой и размерами напоминал гандбольный мяч. Эксперт, нелицеприятно отзываясь о тыловой службе, затолкал камень в реквизированный в ларьке полиэтиленовый пакет. Мишка, насколько мог, перекрутил пакет, чтобы каменюга не болтался, обмотал «горлышко» скотчем, присобачил бумажку с печатью и подписями понятых.
Возвращение в отдел было кратким, как отпуск на войне, можно даже сказать — минутным делом. Не успела группа вернуться в отдел, как дежурный, лучась от счастья, сообщил о новой «заявке».
Надо отметить, что отношение к заявкам в любом отделе целиком зависит от должности и функциональных обязанностей работника. Так, следователь, опер и эксперт из СОГ* наивно полагают, что лучшее дежурство — это спокойное дежурство, в то время как дежурная часть придерживается диаметрально противоположной точки зрения и считает, что СОГ, как солдаты любой армии, должна быть постоянно чем-то занята.
Камень, да еще вещдок, с собою не потащишь, и Мишка понес пакет с камнем в свой кабинет. Но не донес — пакетик накрылся в аккурат перед дверью кабинета. Блин, попадалово. Мишка немного подумал, положил пакет в угол около своего стола, надел перчатку и закатил камешек на пакет. Спрятав улику таким образом, он умотал на следующую заявку.
Возвращение в родные пенаты принесло странные сюрпризы. Порванный пакет лежал на месте, а камня не было.
Мишка бросился к Витишу:
— Игорь! Ты тут в уголке случайно ничего не видел?
— Да тебе какие-то придурки к столу здоровый камень зачем-то подбросили. Наверное, наши юмористы какую-то хохму над тобой, как над новеньким, задумали учинить, вот я его и выкинул.
— И-и-игорь! Это не придурки камень туда положили! Это вещдок был! Куда выбросил-то?
— Да во двор, там этих камней немерено… Паковать же нужно, раз вещдок.
— Да паковал я. Пакет, блин, порвался.
Витиш, ощущая за собой долю вины, отвел Мишку на задний двор, где искомый камень был обнаружен, задержан и препровожден в кабинет. Опознание, впрочем, оставляло сомнения на предмет личности задержанного: вроде бы тот, а вроде и нет. Да и какая теперь уже разница? «Пальчики» с камня снимать смысла уже особо не было. Перепаковать камень вновь не удалось. Дежурная часть забила тревогу, и Мишка, положив камешек на прежнее место, уехал на следующий вызов.
Вернувшись через час в прекрасном расположении духа, Мишка вошел в кабинет, пылая предвкушением стащить у Витиша очередную булочку. Однако мечтаниям не суждено было сбыться. Кабинет был на месте. Витиш был на месте. Пакет был на месте, а камень отсутствовал. Дежа вю, однако. Печальное такое дежа вю.
Мишка вновь бросился к Витишу:
— Игорь! Ну что за шутки! Ты опять?! Камень где?
— Да не трогал я твой камень! — Витиш озадаченно почесал в затылке. — Погоди, когда я в дежурку за материалом ходил, у нас в это время уборщица прибиралась.
Мишка стремглав бросился на поиски. Отыскав в коридоре уборщицу, он набросился на нее с вопросами:
— Вы, когда в нашем кабинете убирали, кроме мусора ничего не выкидывали?
— Вот-вот, давно хотела сказать, что у таких солидных следователей в кабинете всегда беспорядок, — пожурила Мишку уборщица. — А теперь еще и каменюги в кабинет таскать начали. И не стыдно над старой женщиной изгаляться? Тяжеленный такой, камень-то! Я его еле до улицы донесла, чтоб выкинуть.
Мишка мысленно застонал и уныло побрел на улицу. Схожесть камня с первоначальным объектом интересовала его уже крайне слабо. Более-менее подходящий камень был найден и до момента отыскания похожего пакета вернулся в угол кабинета Љ 13. Во избежание повторных эксцессов, Мишка посредством скотча водворил на пакете бумажку с надписью «вещдок». Опасливо косясь на камень, Мишка уселся за стол, потому что вещдок — вещдоком, но материалы обрабатывать надо. Стуча по клавиатуре, Мишка не заметил, как дверь открылась, и в кабинет явились две юные особы.
— Здрасьте! А! Мы! Стажеры! На! Практику! Прибыли! — отрапортовали особы так, словно специально разучивали произносить реплику по очереди. Их инфантильный энтузиазм не вызывал ничего, кроме усталости. — Вы ведь нас всему-всему научите?
Мишка озадаченно заметил, как Витиш злорадно улыбнулся:
— Конечно, научим! Для того мы здесь и сидим. — Игорь, лучше Мишки осознававший пользу и выгоду бесплатной рабочей силы, азартно потер руки. — Только вот как вы в такой грязи учится-то будете? Пыли надышитесь и заболеете. Так что, в кладовке тряпочки взяли и в кабинете порядок навели. А там и про учебу подумаем.
Закончив обрабатывать материалы, Мишка понес их в дежурку. Выходя из кабинета, он оглянулся. Витиш корпел над делом, студенты мыли его окно. Ничто не предвещало бурю. Вернувшись через полчаса, Мишка обвел кабинет придирчивым взором, вспоминая, как драил учебные классы Школы.
«Ну что ж. Окна вымыты, надо бы, думаю, шкафы протереть, да и полы хорошенько вымыть…» Взгляд замер, остановившись на полу в районе тумбы его стола.
— Камень!!!! Где камень?!!
Практиканты перестали глупо улыбаться и испуганно втянули головы в плечи, небеспричинно подозревая, что сейчас их будут бить:
— Так в кабинете окна-то старые, не менялись, видно, давно, одно так и вообще вместо шпингалета на гвозде загнутом держалось. Мы гвоздь отогнули, окно открыли, вымыли, а гвоздь потом обратно камнем легонько приколотили, молотка-то в кабинете нет. На камне еще надпись была: «вещдок». Мы подумали — прикол, как вон над урной надпись — «для взяток». А камень во двор в кучу выкинули, уборка же…
— Бегом за камнем, приколисты, мать вашу! — Мишка побагровел от злости. — Не найдете камень, я из вас самих камней понаделаю!
— Так как его найти-то? Вон каменюг во дворе сколько, — стажеры пытаясь прятаться один за другого бочком попятились к двери.
— Любой похожий несите, блин! — Мишка сжал кулаки и шагнул в сторону стажеров. «Приколистов» словно вымело из кабинета.
Спустя немного времени камень водворился на законное место. Мишка устало утер пот.
«Сдам дежурство, и первым делом упакую этот булыжник на фиг и спрячу куда-нибудь», — думал Канашенков — «Надо пакет похожий из общаги принести…»
Рабочие заботы закружили юного следователя, и он успокоился. Проходил час за часом, камень неподвижно лежал на месте, усыпляя его бдительность.
Пообедать Мишке не довелось по причине занятости и непрекращающихся вызовов. Во второй половине дня он в очередной раз забежал в общее здание отдела. Оттуда — в штаб, из штаба — в дежурку, потом обратно. Добравшись, наконец, до своего кабинета, Канашенков первым делом направил свой взгляд в угол…
— Не-е-е-е-ет!!! Где-е-е?!?! Кто-о-о-о?!?!
Прижав руки к животу и давясь от смеха, Витиш с трудом выдавил:
— Да буквально перед твоим приходом заместитель по хозобеспечению с проверкой по кабинетам шарился, видимо, на предмет поиска пустых бутылок после выходных ну и, соответственно, для раздачи выговорешников. Узрел он твой камешек. «Что за бардак развели!», — вопит как резанный. — «Убрать немедленно! Начальник увидит!!!» Не мог же я ему сказать, что у тебя так вещдоки хранятся… Он сам камень ухватил, окно открыл и в кусты выкинул.
Мишка, в который раз за день, грустно поплелся во двор. Выйдя в коридор, он нос к носу столкнулся с экспертом, ездившим с ним на кражу. Тот явно обрадовался:
— Слушай, Мишаня! Ты каменюгу с того выезда на исследование пришли, у меня сейчас экспертиз не так много, я по твоему камню вне очереди экспертизу сделаю, заодно стажера по методике снятия отпечатков с неровных поверхностей погоняю.
— Хорошо, сегодня же пришлю, — вздохнул Мишка и продолжил путь во двор.
Принеся в кабинет очередной камень, он печально поглядел на него, аккуратно протер влажной тряпочкой, упаковал в пакет, прицепил бумажку с подписями и печатями от прежнего пакета и сел печатать сопроводиловку в экспертный отдел. Очень хотелось надеяться, что злоключения на сегодняшний день закончились.
Но Мишка даже не представлял, насколько он ошибается.
Канашенков готовился к вечерней планерке, когда позвонил дежурный по отделу, и на удивление стеснительно-заискивающим тоном, попросил юного следователя вместе с опером смотаться на один адрес, для прояснения, так сказать, обстановки. Мишка согласился, и через полчаса машина привезла его к особняку Халендира Мей Мел Лай.
Когда машина остановилась на престижной Набережной улице возле трехэтажного особняка, более всего похожего на уменьшенную копию то ли Тадж-Махала, то ли Маньямской Золотой пагоды, Мишка понял, почему голос дежурного был таким растерянно-вкрадчивым.
На этом происшествии работы для Мишки не было — как, впрочем, и целой толпе народа, большей частью лишь мешающей оперативной группе нормально трудиться. Мишка, конечно, был наивен и неопытен, однако есть вещи, которые любой милиционер осознает интуитивно с младых ногтей. Сложность и общественная опасность совершенного преступления прямо пропорциональна количеству приехавшего на место происшествия руководства.
Вот появился начальник СКМ Суняйкин: резво перебирая короткими ножками, он лихо заскочил в комнату, где находилось ложе трупа, и тут же выскочил назад, выкатив глаза и прикрывая рот обеими руками. Вот городской прокурор Кусайло-Трансильванский неспешно проследовал в ту же комнату. Впрочем, к чести прокурора будет сказано, он пробыл там довольно-таки долго, раздавая указания следователям и экспертам. Но ему-то что, он вампир. Несмотря на всю длительную эволюцию вурдалачьего рода, для него место убийства благоухает, как цветочная поляна или бочонок с коньяком. Громко протопал мимо Мишки огр — майор Хыдыр-Мурузбеков, командир местного батальона ППС. Следом за ним неслышной тенью проскользнул командир СОБРа Таурендил Ап Эор. И если уход Хыдыр-Мурузбеков был слышен за два квартала, то исчезновение дроу осталось никем незамеченным. После ухода ППСовца дверь в комнату, где находилось тело жены владельца особняка, чуть-чуть приоткрылась. Были видны вспышки блицев, сопровождаемые непрестанным щелканьем затворов, заглушаемые, впрочем, монотонным бормотанием судмедэксперта. Судя по тому, что описание трупа эксперт надиктовывал уже не первый час, дела за дверью обстояли очень и очень плохо.
Сам Халендир Мей Мел Лай исчез бесследно. Его охранник, дварф Суургеморгеменгер был убит прямо на пороге дома выстрелом в упор. Что стало с женой Халендира, Мишке посчастливилось не узнать — в спальню его не пустили. Сквозь приоткрытые двери он увидел лишь нечто, похожее на огромную распустившуюся розу, брошенную на постель. Он слышал, как в ванне тяжело и мучительно тошнило одного из прокурорских следователей. Другой прокурорский работник сидел за столом в гостиной, и лицо его было так бледно, что походило на пустое пространство между зачесанными назад волосами и узлом темно-бордового галстука. На столе перед ним лежали несколько скомканных бумажных листов: руки следователя тряслись так, что на Мишкиных глазах он в очередной раз порвал пером листок с протоколом осмотра места происшествия, скомкал его и отбросил в сторону. Реакция ребят из прокуратуры напугала Мишку гораздо больше, чем кровавый цветок. Зная, насколько тертые ребята работают в следственном комитете, оставалось лишь догадываться, до чего неприятное зрелище таится за порогом спальни.
В принципе, Мишке можно было отправляться по своим делам, но любопытство, да слабая надежда на то, что кому-то может вдруг понадобиться его помощь, заставили его оставаться в особняке. А до того, как ему представится такая возможность, Мишка спустился на первый этаж, чтобы никому не мешать, и стал рассматривать удивительные и прямо-таки фантастические интерьеры эльфийского особняка. Благо, что осмотр проводился пока лишь на втором этаже, а на первом лишь хмурый орк дежурил возле тела дварфа.
Добрую половину первого этажа занимала библиотека. Среди великого множества книг — на корешках были и буквы, и руны, и клинопись — стояли шкафы с эльфийским оружием и доспехами. Мишка ходил между полок, словно в музее: великолепию коллекции Халендира могла бы позавидовать даже Оружейная палата. Интересно, почему грабители не обратили внимания на всю эту роскошь? Торопились? Мишка обошел библиотеку еще раз. Теперь он более обращал внимание на портреты, висящие на стенах, и статуэтки, расставленные на мраморных подставках. Одна из статуэток не просто привлекла его внимание, но, пожалуй, даже напугала: изваянный из черного вулканического стекла оскаленный волк. Зверюга выглядел таким натуральным, а выражение его морды было таким кровожадным, что Мишка даже попятился.
— Ну-ка фу, тварь! — сказал Мишка и прикоснулся к волчьим клыкам, чтобы убедиться — тварь не настоящая и никого укусить не сможет. Зверь действительно оказался каменным и Мишку не укусил. Однако произошло нечто другое — лейтенант почувствовал движение воздуха и услышал за своей спиной шорох. Мишка медленно обернулся. На том месте, где минуту тому назад стоял стенд с эльфийскими боевыми шлемами диковинной формы, зиял темный четырехугольник тайного хода. Будь Мишка старше и опытнее, он бы, конечно, ни за что не сунулся в открывшийся перед ним проход. Но Канашенков был молод и любопытен куда более, нежели осторожен — и оттого подошел к тайному ходу.
Вниз уходили каменные ступени. Мишка огляделся по сторонам, убеждаясь, что никто не помешает ему исследовать открытие, и шагнул по ступеням вниз. Если в подвале и присутствовало освещение, то включалось оно где-то в другом месте — Мишка не заметил на стенах ничего похожего на выключатели.
— Есть тут кто? — спросил Канашенков решительным, как он очень хотел надеяться, тоном.
Из темноты, затопившей пространство подземелья, не последовало никакого ответа. Мишка попытался изобразить на лице решительность и спрятал правую руку за спину. Пускай те, кто притаился во тьме, думают, что у него при себе оружие.
Спускаясь, Мишка считал ступеньки. После двадцать второй под ногами обнаружился твердый каменный пол.
— Я вооружен! — предупредил он густившуюся перед ним темноту. Канашенков тоскливо поглядел на светлый четырехугольник входа. От мысли, что будет, если стенд решит вдруг встать на место, он ощутил тошноту и зябкие льдинки холодного страха на спине.
Но вход оставался светлым и, Мишка, выждав минут пять, решился идти дальше. Впереди не было видно абсолютно ничего. Мишка напряг все органы чувств: из глубины тянуло прохладой и чем-то затхлым, сладковатым и крайне неприятным. Положив левую руку на стену, Мишка двинулся вперед, не отпуская опоры. Он считал шаги. После десятого, когда свет от входа стал почти неразличим, Мишка пустил в ход свой последний козырь — подсветку мобильника. Под ногами была добротная керамическая плитка. Мишка сделал вперед еще два шага. Из темноты раздался дикий крысиный писк. Мишка напугался так, что шарахнулся в сторону, запнулся, и чуть было не упал на пол. Идти вперед отчаянно не хотелось. Не идти было стыдно. Мишка глубоко вздохнул и все-таки пошел.
Левая рука провалилась вдруг в пустоту. По изменившейся акустике Мишка понял, что он находится в каком-то большом помещении. Он сделал еще несколько шагов вперед. Оглянувшись, он хотел посмотреть, как далеко ушел от входа.
Неожиданно между ним и последними бликами света мелькнуло что-то большое и темное.
Если в этот момент Мишка и не завопил, то лишь потому, что у него враз пересохло горло. Движение повторилось — то же большое темное тело переместилось мимо входа в обратном направлении. Существо, таившееся в темноте, было так близко, что Михаил ощутил на своем лице движение воздуха. Что-то мокрое шлепнуло Канашенкова по щеке с левой стороны и упало на пол. Мишка включил подсветку мобильника и наклонился к полу. На полу лежала перекушенная пополам крыса. Мишке стало так холодно, словно он провалился в зимнюю реку. Пришло ясное осознание того факта, что единственный шанс спастись — немедленно бежать в сторону выхода. И Мишка побежал. Рванулся прямо с низкого старта, оттолкнувшись от пола ладонями. Целых два шага ему казалось, что его маневр удался. Но на третьем шаге он налетел на что-то огромное, мохнатое и зловонное.
Существо даже не пошатнулось, а Мишка отлетел, упал на спину и замер, надеясь на то, что существо ничего не видит в темноте. Зловоние прилипло к его лицу, точно жидкая грязь. Было тихо. Канашенков моргнул пару раз, проверяя, не привык ли он еще к темноте. Осторожно оперся об пол и попытался сесть. Нечто ударило его в грудь, и он вновь оказался на полу, а на лицо ему упало что-то влажное и липкое. В лицо дохнуло таким зловонием, что слезы навернулись на глаза. Мишка поднял дрожащую руку с телефоном и вновь включил подсветку. В десяти сантиметрах от себя Мишка увидел клыки, не уступающие медвежьим, плоский вдавленный нос, зеленовато-бурую складчатую кожу и пронзительные красные глаза неведомого ему монстра. С клыков свисали нити слюны.
— Мя-я-яс-с-со-о-о! — сказало существо и оскалилось.
Мишка умер. Никакими иными словами нельзя было описать то постыдное и ужасающее оцепенение, которое прижало его полу, точно могильная плита. И даже глаз закрыть он не мог, как ни старался. Зловонная клыкастая преисподняя разверзлась прямо перед его лицом.
И в этот момент в подвале вспыхнул свет. Он оглушил Мишку даже сильнее, чем приступ ужаса: он ослеп и попытался закрыть лицо руками. Наверное, Мишка потерял сознание, потому что следующим его воспоминанием стали миллионы кошачьих когтей, вцепившиеся изнутри ему в носоглотку. Мишка закашлялся, из глаз потели слезы. Следом вернулись слух и зрение. Канашенков сидел на полу, прислонившись спиной к стене. Он находился в просторном помещении с довольно высоким потолком. Перед ним стоял высокий седой человек в штатской одежде. В руке человека была ампула из-под нашатырного спирта.
— В порядке? — кратко спросил незнакомец. Мишкиных сил хватило лишь на то, чтобы опустить голову.
Откуда-то из-за спины человека послышалось хриплое рычание. От испуга Мишка попытался встать, опираясь о стену, но снова сполз на пол. Человек успокаивающе положил ему руку на плечо.
— Ну-ка не дергайся, дитя человеческое, — сказал он негромко. — Ща наша девушка прикемарит, тогда и встанешь.
Мишка вытер рукавом глаза и громко чихнул.
— Вот теперь вставай, отрок. Жив в целом или частично? Звать катафалк или обойдемся общественным транспортом без всякой музыки?
Мишка встал на ноги и попытался привести себя в порядок. Подобрал свою папку и мобильник. Проверил, на месте ли удостоверение. Он старался не смотреть в сторону бурой мохнатой туши, лежавшей у дальней стены.
— Ты, человече, как я понимаю, не местный? — спросил неожиданно седой человек.
— Нет, — выдавил из себя Мишка, удивленный вопросом. — А почему…
— А потому, что ни один местный сюда бы не сунулся, даже если ему пообещали бы разрешить Анджелину Джоли по заднице похлопать, — ответил седой, потом посмотрел на Мишку в упор и протянул ему руку: — Николай Петрович Докучаев я, но имя сие длинное и официальное, так что зови меня просто Петровичем, как все прочие люди кличут — нечего тебе, хомбре, из коллектива-то выделяться. Если что, я в городском отделении експертом тружуся.
Канашенков снова чихнул. Зрение к нему уже вернулось — как, впрочем, и любопытство. И он осторожно сделал шаг к бурой туше.
Существо, напавшее на Мишку, не походило на представителя какой-либо известной ему расы. Более всего оно напоминало обезьяну, только с когтистыми медвежьими лапами и почти что саблезубыми клыками. Дальний угол зала был завален дурно пахнущими объедками, включая разорванных на части крыс, каким-то тряпьем и навозом. В бедре зверя белел шприц. Канашенков засомневался — действительно ли эта тварь произнесла что-то членораздельное или это его галлюцинации?
— Николай Петрович… — начал Мишка.
— Петрович я, отрок, П-Е-Т-Р-О-В-И-Ч. Ща стой браво, амига, коли не хочешь урона своей репутации, — оперья идут.
Секунду спустя в подвал спустились несколько оперов в штатском.
— Я хренею, дорогая редакция! — сказал один из них, мигом оценив ситуацию. — Я так понимаю, Петрович, что с пацана простава за то, что не окончил жизнь во цвете лет?
— Ты на мою поляну рот не разевай, потому как молод исчо, а дай-ка мне лучше, опричник, мобилу с телефоном Шаманского. Дай сюда, сказал, собака злая. Слушай меня, все прочие псы государевы — звоните в психдиспансер, ибо более звонить-то нам и некому. Не, почивать будет часа еще два, так что подняться наверх и покурить, старика прежде угостимши, вполне себе успеете.
Они поднялись из подземелья наверх. Мишка пытался выглядеть бодро, хотя отлично сознавал, насколько неважно у него это получается. Николай Петрович набирал тем временем Шаманского, специально включив громкую связь.
— Привет, отец народов! Все убожишься, что людей у тебя мало, жулье по застенкам растаскивать некому, а тебе, гляжу, пополнение прислали? Отрок новенький, челом светел, умом скуден, опытом вовсе обделен, аки коркодил соловьиным пением, только-только, похоже, со школьной скамьи слезший, бо я его досель в нашей шарашке и не видал вовсе…
— Петрович! Ты про кого мне речь толкаешь? Про Канашенкова что ли? Есть такой. Второй день как в городе, а где уже успел тебе мозоли оттоптать?
— Виссарионыч, ты, блин, хомбре недоделанный, какого хрена щенков на трупешник посылаешь, да еще и, не приведи господи, оккультно-магический? Своих забот мало? Он там чуть копыта не отбросил, я на него пол-литра нашатыря перевел и стакан водки! Так что, с тебя, амига, поляна. Ты мне по жизни должен.
— Петрович, Петрович! Ты успокойся, перекури. Мишка сегодня первый раз в СОГ вышел, толком нашей кухни не знает, вот дежурка, вся из себя служебным рвением пылая, его на тот случай и двинула. А я ни причем. Я не Ирод, чтобы младенцев обижать.
— В общем, так, Ося, меняй пацана. Парнишка тут насмотрелся всякого ему не нужного, впечатлился, однако. Сегодня он полюбому не работник. Так что, поскольку меня из дома выдернули, и я на алтарь отечества положил кроссворд, три литра пива и чудной воблы полкило, мальчонку я забираю. Релаксацию проведу, да введу понемногу в курс дела, а то сам знаешь, как в милицейской школе магическую практику дают. Слезы, а не практика. Да и взять им эту практику, чтоб она реальной была, слава Богу, негде.
Вернув телефон оперу, Петрович повернулся к Мишке:
— Собирай, отрок, свое имущество — и пошли со мной. Буду учить тебя жизни сурово и доходчиво, так что не взыщи. Пошли, детеныш милиционера.
На выходе Мишка столкнулся с прокурором города Кусайло-Трансильванским. Вампир остановился перед Мишкой и удостоил его внимательного взгляда. Видимо, прокурору уже рассказали о событиях в подземелье особняка.
— А-а, вот и вы, молодой человек! — Прокурор посмотрел на Мишку своими темными, без зрачков, глазами и словно бы втянул носом воздух. — Вы поранились. Чуть-чуть. Первая положительная, да. Живете в общежитии на Лесопарковой. Передайте Семену Протыкайло, чтобы больше не баловался. А то накажу.
Мишка ничего не понял, но на всякий случай кивнул головой и вышел на улицу. Особняк Халендира Мей Мел Лая стоял на набережной. Старый эксперт перешел на противоположную сторону улицы и остановился около перил набережной. По ту сторону реки виден был густой сосновый лес. Красное солнце, повисшее над его кромкой, показалось Мишке похожим на рану. Кровь, вытекшая из этой раны, густо пропитала окаймлявшие горизонт облака.
— Похоже, к ненастью, — сказал Докучаев устало. — Выпить хочешь, отрок?
Мишка, в чьем желудке за два дня побывали лишь булочки, которыми угостил его Витиш, издал жалобный стон.
— Ладно, погуляем, — сказал Николай Петрович. Достав очередную папиросу, эксперт, показушно охая, распрямил спину: — Эх, задери меня радикулит!
Мишка внимательно рассматривал своего спасителя. Эксперту было лет шестьдесят. Пиджак и брюки, в которые Николай Петрович был облачён, отличались оттенком, текстурой и рисунком, поскольку происходили от разных костюмных пар. Под рубахой едкого салатного цвета виднелась тельняшка. Узел галстука, роль заколки при котором исполняла здоровенная канцелярская скрепка, был небрежно распущен. Карманы пиджака — чем-то туго набиты, нагрудный карман рубахи украшали чернильные потеки. У эксперта были густые и жесткие седые волосы, никогда, судя по всему, не водившие знакомства с расческой, пронзительные серо-зеленые глаза и густые усы. Благообразную внешность Докучаева портили нос подозрительно красного цвета и устойчивый, хотя и слабый запах выпитого накануне спиртного. Возле ног эксперта стоял старомодный фибровый чемоданчик.
— Давайте я вам помогу, Николай Петрович, — кивнул на «сундучок» Мишка.
— Сколь можно повторять, отрок, — Петрович я! А чемодан бери — очень меня обяжешь, амига, — Кивнул эксперт. — Давай проветримся, хомбре.
Они медленно двинулись по набережной. Справа от них, по другую сторону приезжей части, стояли особняки состоятельных жителей города. Слева, за перилами набережной, текла река, вода которой в свете солнца казалась медной.
— Как тебе наш муравейник? — спросил Докучаев.
— В смысле, отдел? — не понял Мишка.
— В смысле, город, — усмехнулся эксперт.
— Да я и видел-то, Николай… ой, прости, забыл — Петрович… Вокзал, общагу, отдел да вот это еще… — кивнул Мишка через плечо в сторону Халендирова особняка.
— Ладно, дите неразумное, ходить кругом и около я не стану. Сделаем так — я тебе задам один вопрос, а после того, как ты мне на него ответишь, можешь спрашивать меня об чем угодно. Некромантия, статья четыре-ноль-пять Уголовного кодекса Российской Федерации. Что плохого в некромантии?..
Мишка вспомнил унылого эльфа, преподававшего им оккультные преступления в училище, и, тщательно подбирая слова, стал отвечать:
— Некромантия, то есть самовольное, вопреки порядку, установленному Федеральным законодательством, получении информации от усопшего… Вторая часть — то же самое, совершенное в составе группы и повлекшее общественно-опасные последствия… Часть третья… Петрович, да мне они, в общем-то, и не к чему — подследственность-то не наша.
— А головой думать, хомбре, тоже к твоей подследственности не относится? Ты мне, пацан, не диспозицию давай, мне она без интереса. Ты мне обычным русским языком скажи — что в некромантии плохого.
— Ну… Это ведь как глумление над трупом получается…
— Язык у тебя впереди мозгов получается, отрок. Думай. Какое глумление, если некромантить можно и с костями, и с пеплом кремированного. Ну?..
— Я… Ну… Мало ли, чего они скажут…
— Хомбре, включи голову. К примеру, историки — представляешь, сколько они узнали, если б подняли мумию Отци. Или хоть кровь на Туринской плащанице? Даю подсказку, хомбре убогое, — ты бы мог поднять мертвеца? А кто бы мог?
— Я бы не смог! — Сказал Мишка решительно. — Мог бы только тот, кто обладает специальными оккультными навыками.
— А кто ими обладает, отрок? Мама твоя ими обладает? А бабушка? А соседка? Может быть, фирмы такие есть: «Окажу оккультные услуги»?
— Нет. — Мишка не понимал, куда клонит эксперт. — Наверное, только колдуны и обладают.
— Ох и бестолковые же хомбры пошли ныне, — вздохнул Докучаев. — Ну-ка, стой, отрок.
Они остановились возле парапета набережной. Снизу из плавучего летнего кафе, доносилась музыка. На причале стояла молодая женщина в летнем платье, а рядом с ней — ухоженная светловолосая девочка лет шести.
— Мам! Мама, смотри, какая бабочка! — восторженно кричала девочка, показывая рукой на бабочку дивной красоты, скользящую над поверхность воды. — Мам, она прямо как рыбка в аквариуме, только летает!
Бабочка взлетела от воды вверх, попала в поток ветра и села на парапет в каких-то десяти сантиметрах от руки Докучаева. Николай Петрович ловко накрыл бабочку ладонью.
— Дедушка ее поймал! — закричала девочка внизу. — Дедушка, можно мы ее посмотрим?
— И правда, можно нам на нее поближе поглядеть? — Женщина подняла голову. Женщина была приветливой, улыбчивой и очень милой. — Мы ее не обидим!
В этот момент с Мишкой и Николаем Петровичем поравнялся хмурый мужик, на ходу хлопавший себя по карманам.
— Мужики, прикурить не дадите? — спросил он у Мишки и у Докучаева. — Где спички оставил, голова дурная…
Докучаев, ни на кого не глядя, вдруг резко сжал в кулак руку, которой он накрыл бабочку.
— Мама, за что он ее раздавил? — громко воскликнула девочка на пирсе. — Зачем? Она же такая красивая! Она ему что, мешала что ли? Злой дядька! Злой! — И девочка расплакалась.
— Вам бы и вправду лечиться! — решительно сказала мать девочки. — Зачем при ребенке-то так делать?
Мишке показалось вдруг, что воздух возле Николая Петровича наэлектризовался. А в следующее мгновение Докучаев протянул хмурому мужику коробок спичек. К коробку прилипли невероятно яркие бабочкины крылья.
— Ты б и впрямь проверил голову, дед, — сказал мужик и отступил от эксперта, словно опасаясь повернуться к нему спиной. Коробок со спичками он так и не взял.
— А теперь запомни, пацан. Запомни раз и навсегда, чтобы никто и никогда больше не имел нужды показывать тебе такие примеры. — Сказал Николай Петрович таким внушительным тоном, что Мишке словно провели ножом вдоль позвоночника. — В мире физических законов, где мы живем, есть лишь одна сила, способная питать магические ритуалы — и это энергия зла. Лишь энергией зла можно совершать магические обряды, создавать золото из свинца и поднимать мертвецов. Некромантия плоха не сама по себе, а потому, что осуществить ритуал можно лишь принеся кровавую жертву. В этом весь смысл чародейства — энергия зла есть то горючее, которое движет магию. Любой, самый невинный, магический фокус имеет в своей основе боль и злобу. Понимаешь?
Мишка ошарашено молчал, поочередно глядя то на Докучаева, то на плачущую девочку, которую успокаивала мать, то на крылья бабочки, лежащие на асфальте, словно обрывки радуги.
И тут Николай Петрович двинул Мишку ботинком в голень. Мишка в первый, наверное, раз с самой школьной скамьи прошипел сквозь зубы матерное ругательство, отступил на шаг и опустился на колено, массируя ногу.
— Что за фигня, Петрович? — спросил он жалобно. — Какого фига ты так…
— Ты, амига, не серчай. Это для наглядности. Магия, это ведь, по сути, что такое — это умение трансформировать злость, боль и ярость в физические величины. Во сколько бы джоулей ты оценил свой псих, когда я тебя стукнул? Хватит, чтобы машину с места сдвинуть? А теперь представь, сколько энергии выделят мать, потерявшая ребенка…
— Петрович. — Сказал Мишка куда-то в пространство. — Давай выпьем, а, Петрович?
Они сели в маленькой и уютной кафешке на пирсе. Она называлась «Пирсинг», и столь странное название мог объяснить разве что ее владелец-хоббит. Но Мишка и Николай Петрович его об этом не спрашивали. У них нашлась иная тема для беседы. Кроме них, за столиками сидели два влюбленных дварфа, причем Мишка решительно неспособен был определить, кто из влюбленных представляет сильный пол, а кто — слабый, да компания водяных в водолазных костюмах, поставивших сияющие медью шлемы на пол возле стульев. Хоббит, увидев Мишкину форму, лично обслужил столик: водка была холодной, салат благоухал свеженарезаными овощами и ветчиной, шашлыки хотелось сначала сфотографировать на память, и лишь потом съесть. Но есть, что самое обидное, Мишке вовсе не хотелось. Он хотел понять, как устроен практически незнакомый ему мир магических ритуалов. До первой рюмки Докучаев отказался отвечать на какие-либо Мишкины вопросы.
Водка была холодна и свежа, словно жидкий лед. Николай Петрович курил свой «Беломор», потому что вкуса иных табачных изделий, как он сам признавался, попросту не чувствовал. Ветер, дувший с реки, уносил табачный дым прочь. Солнце клонило голову на плечи горизонта, и пирс расчертил длинные тени. Эксперт водрузил на стол свой обшарпанный чемодан.
— Смотри, — объяснял он, жестикулируя зажатой в кулаке папиросой в воздухе. — Вот это — реторты с субстанцией зла. Мне без них никак, амига. Бывает, покойника операм допросить приходится, если прокурор постановление подпишет, бывает, реактив для сложного анализа получить, который столько стоит, что за одну просьбу Кобрина зашипит до смерти.
В чемодане эксперта лежало несколько реторт, наполненных странным клубящимся мраком, который свивался в спирали и воронки так причудливо, словно был живым существом.
— Вот это я собрал в ветлечебнице — хомбры страсть как переживают, когда зверье усыплять приходится. Это мелочь — хватит разве что обед наколдовать или там иллюзию средненькую создать… Вот это из онкодиспансера, боль человека в последней стадии рака поджелудочной железы. Помощнее, достаточно, к примеру, чтобы переместиться на полкилометра. А вот здесь у меня собственные слезы, когда дружок мой лучший у меня на руках умер. — Николай Петрович, не дожидаясь Мишку, выпил вторую рюмку. — Гадость это, амига. Никогда не прикасайся к этой дряни, даже если от этого твоя жизнь зависит. Но знать про эту мерзость ты должен все. Хорошо, что не у всех такие знания есть. Кое-кто из ученых считает, что физические законы окончательно победили колдовство в те времена оны, когда порох изобрели…
— Петрович, а если, к примеру, эта реторта разобьется — что тогда с содержимым станет? — спросил Мишка, чувствуя, как мир кругом становится ломким и прозрачным.
— А ничего, амига. Может, ты мне морду набьешь ни с того, ни с сего, а может, лет через двадцать здесь кто-то запнется и ногу сломает. Знаю одно — никуда оно не денется. Затаится, впитается, по щелям попрячется, но рано или поздно себя проявит.
Они опрокинули еще по одной рюмке. Над рекой сгущались сумерки. Папироса в руке Докучаева чертила в воздухе замысловатые огненные иероглифы.
— Пока при памяти, расскажу тебе, амига, такую историю. Халендир Мей Мел Лай — личность темная. Взять хотя бы его имя. Это ведь не имя, а прозвище — «свирепый волк войны». Слухи ходили, что наемничал Халендир — сначала за боснийских мусульман воевал, после в Чечне отметился. У эльфов, если они не черные, это дело не приветствуется, вот он с диаспорой особо-то и не дружил. Однако лет пять тому назад, когда он уже прочно здесь на прикол встал, ходили слухи, что жена его рожала тяжело и трудно и ребенка родила едва живого. Халендир, ясен пень, меж своих клич кинул, что, мол, любые деньги за здоровье девочки. Целители не взялись, зато, видать, выискался один сучий магик, который вылечил, вроде бы, дочку Халендира ворожбой. Миша, ты главное пойми — зло, которое на ведовство потрачено, оно где-то после все равно просочится. Вот и у Халендира просочилось.
— Так значит, его поэтому и убили? — спросил Мишка, у которого не работал ни один орган, кроме языка. — Настигло… то зло… которое потрачено было… на излечение его дочери?
— Не знаю я, что его настигло, — махнул рукой Докучаев и прикурил новую папиросу от старой. — А вот с дочкой евойной ты сегодня знакомство-то и свел. В подвале. Она это и была, друг мой Мишка. Пострадай Халендир — я бы только и сказал, что гному гномово, эльфу эльфово, а отморозку — склеп похолоднее. Мораль в другом, амига — даже благое дело, достигнутое за счет энергии зла, смысла не имеет, потому что зло, вложенное в это дело, выход найдет. Вот оно и нашло. Ты сам видел. Выпьем.
И они опрокинули третью… Или уже четвертую? Николай Петрович свирепо набросился на шашлыки, но Мишка не мог смотреть на еду. Он смотрел на реку, по волнам которой уже перекатывалось отражение лунного диска.
Радостно горланя боевую песню, в кафе заглянула шайка гоблинов, одетых в нарочито-яркий китайский ширпотреб, но увидев, что за одним из столов сидят служители закона, тут же прекратили свои песнопения и почтительно удалились.
— Ты чего не ешь, хомбре? Точно не хочешь? Ну, давай, я твои шашлыки быстренько подмету…
Опрокинув очередную рюмку, Мишка с трудом удерживался от того, чтоб не провалиться в сон. Кто-то подходил к их столику и здоровался с Докучаевым. Кто-то Мишку о чем-то спрашивал. Кто-то тряс его за плечо и предлагал вызвать такси. Но Мишка пришел в себя на темной улице, по которой они шагали вместе с экспертом, причем Мишка нес чемоданчик Докучаева, а Докучаев, в свою очередь, тащил Мишкин планшет, плащ и фуражку.
— Не отставай, амига! — Николай Петрович был бодрым и целеустремленным. — Щас улица Допризывников, потом 16-летия Октября, а после моя Посадская.
— А почему 16-летия Октября? — удивился Мишка, приходя потихоньку в сознание. — Это ведь 33-й год… Чего в нем такого знаменитого?
— Бяху, дебилы-коммунальщики! — весело отозвался Докучаев. — На генплане и на картах улица называется «Совершеннолетия Октября», ну а они решили место на вывесках сэкономить. Вот и написано на всех домах — «16-летия».
— Совершеннолетие — это ведь 18-летие. А 16-летие — возраст деликтоспособности.
— Ну, я ж, хомбре, и говорю — дебилы! Это что, есть тут у нас неподалеку улица имени пламенной испанской революционерки Долорес Ибаррури. Так эти уроды умудрились ее фамилию написать с буквы «Е»! Скандал был…
Мишка устал и все чаще перекладывал чемодан эксперта из одной руки в другую. Николай же Петрович казался неутомимым. Мишка стал отставать и, быть может, именно поэтому не заметил того момента, когда в дворовой арке эксперт попал в руки гопников.
Увидев, как Николая Петровича прижали к стенке и выворачивают ему карманы, Мишка вспомнил, что он милиционер, припомнил тренировки по рукопашному бою в школе милиции, где он всегда преуспевал, стряхнул пыль собственной нерешительности и взнуздав жеребца боевой ярости, ринулся в бой, до того аккуратно поставив чемодан Петровича на асфальт.
Случись Мишке увидеть, как четверо избивают одного, он в любом случае попытался бы исправить несправедливость. Сейчас же осознание того, что неизвестное ему мурло бьет человека, спасшего Мишке жизнь, да к тому же носящего одну с Мишкой форму, удесятерило его силы. Бой был жарким и коротким, ибо Мишка хорошо помнил максиму школьного наставника по рукопашному бою: «Бой не нужно вести. Его нужно прекращать». Первого гопника, попытавшегося его остановить, Канашенков вывел из равновесия подсечкой и довершил начатое коротким боковым в голову. Второй гопник пошел на выручку первому, но Мишка остановил его встречным ударом ноги в колено и отправил противника на отдых прямым, угодившим тому в левую бровь противника. Третий «рыцарь подворотни» пытался возражать и размахивать руками, но Мишка просто толкнул его в грудь, нападающий отлетел назад, запнулся за оградку бордюра и канул в зарослях акации.
— Миша! Амига! Ну-ка, вот этого, вот этого не упускай! — кричал Николай Петрович, показывая себе под ноги. — Ну-ка, пни его для верности! Еще раз! Еще! Ага, теперь этого! Спасибо тебе, хомбре. — Мишка увидел, как в руке эксперта материализовались полулитровая бутылка водки. — Как раз старику на опохмелку!
Оставив гопоту зализывать раны, Мишка и Петрович дотащились все же до дома, где проживал эксперт. Докучаев уговаривал Мишку переночевать у него, но Канашенков категорически отказался. Причем без всякой видимой причины — просто выпитое спиртное, усталость и свалившийся на него груз новых знаний требовали одиночества. Мишка проводил старика до самой двери квартиры, потом спустился во двор и уселся на скамейку, готовый немедля уснуть. Часы показывали половину первого ночи. Кружилось над головой звездное небо. Строго говоря, в какой стороне находится его пристанище, Мишка совершенно себе не представлял. Более того — его совершенно не пугала мысль, что он может уснуть прямо на скамейке.
— Тоже ключи потерял? — услышал Мишка и открыл глаза.
Перед ним стояло лохматое большеглазое чудо лет восьми от роду. На лице чуда было написано искреннее сочувствие к собрату по несчастью.
— Нет, я друга провожал. — ответил Мишка серьезно. — А ты почему такая бездомная?
Большеглазое чудо тяжело вздохнуло и рассказало грустную историю о том, как потеряла где-то ключи от квартиры и вынуждено ждать старшую сестру, которая работает до поздней ночи. Гордость не позволяло чуду попроситься на ночлег к соседям.
— А родители? — спросил Мишка.
Чудо грустно вздохнуло и рассказало, что родителей у нее нет, кроме сестры.
— Может, позвоним сестре? — предложил Мишка.
Чудо призналось, что не помнит телефона.
— А до которого часа сестра работает? И где?
Сестра работает на «скорой», сегодня она кого-то подменяет и подменяет, кажется, до двух ночи.
Кроме того выяснилось, что чудо порядком замерзло от ночной свежести.
— Укутывайся в мой плащ, — сказал Мишка. — С головой и с ногами. Сестра мимо этой скамейки не пройдет? Точно?
— Спасибо, — с чувством поблагодарило чудушко, укутываясь в Мишкин плащ. — А как тебя звать?
— Михаил. Можно Миша. Или Мишка.
— Ух ты! А меня только Ирой. — Чудушко секунду подумало. — Нет, еще я Риша. Так меня Марина зовет. Которая моя сестра.
Мимо скамейки, где сидели Мишка и мелкое чудо, неторопливо прошагала компания, разливая по пути мелодичные гитарные аккорды. Лирические напевы, по-видимому, нашли отражение в душах жильцов окрестных домов, потому как из окна дома напротив раздался волчий вой оборотня, весьма гармонично, к слову сказать, вплетавшийся в гитарную музыку.
— Ирина, ты спи, если хочешь. Я тебя постерегу.
— Не, я не хочу. Расскажи стих.
— Какой стих?
— Какой-нибудь. Только смешной.
Мишка смог припомнить лишь стародавнее четверостишие:
Ну-ка, кошка-рыжехвост,
Уноси свой рыжий хвост.
А не то на хвост на тот,
Риша что-нибудь прольет.
— Сокровищный стих! — похвалила Ира. — А мы с тобой всю ночь здесь сидеть будем?
— Нет, пока твоя сестра не придет. Только к тому времени ты спать будешь. К тому времени даже я спать буду. Наверное.
— И гулять уже поздно?
— Поздно, красавица. И цирк закрыт. И зоопарк тоже. Хотя… Ты знаешь, есть одно место, которое еще открыто.
— Я маленькая, — сказала Риша. — Мне в ночные клубы нельзя. А мы на прошлые выходные с Маринкой в настоящий зоопарк ходили! Я там настоящего живого мумака видела! Представляешь?
— Здорово! — искренне восхитился Мишка. — А я вот еще ни разу настоящего мумака не видал, только в книжках. И вообще, чего мы с тобой в клубе позабыли? Пойдем-ка лучше в планетарий. Лезь ко мне на колени. Не холодно?
— Я как совсем маленькая, — хихикнула Риша. — Нет, мне тепло. Даже жарко. Даже как в печке.
— Планетарий — это такое место, где показывают звезды и созвездия, — взялся объяснять Мишка. — Вон, погляди вверх. Смотри — Большая Медведица!
— Где медведица? — сипло спросила Риша из-под плаща.
— Да вон, идет по небу, хвостом машет.
— А кто там еще есть? — сонно спросила Риша.
— Да кого там только нет… Рысь, лев большой и лев малый, жираф, кит, телец, гончие псы…
— Ух ты, вот так зоопарк такой зачудительный… — чуть встрепенулась Риша. — Миш, а у медведей разве хвосты есть?
— Есть. Только маленькие.
— Здоровски… — Сказала Риша и засопела, убаюканная теплом, покоем и свежим воздухом. Мишка слушал её дыхание.
Риша дремала на Мишкиных руках. Парили в небе звезды. Полз меж ними огонек заходящего на посадку в городской аэропорт авиалайнера. Сонно, словно Большая Медведица в своей берлоге, ворочался засыпающий город.
— Миш! — сквозь сон спросила вдруг Риша. — А они ее не догонят? Гончие псы… медведицу… не догонят?
— Нет, Риша. Я послежу.
Мишка сидел почти неподвижно, прислушиваясь к дыханию спящего ребенка. Странное это было ощущение. Мишка вспомнил, как он однажды спросил своего сокурсника, у которого родилась дочь, каково это — быть отцом? — «Полный паралич инстинкта самосохранения», ответил ему сокурсник.
В половине третьего ночи у подъезда остановилась «скорая». Мишка вскинул голову. К подъезду шла невысокая стройная шатенка. В сумерках она показалась Мишке завораживающе красивой.
— Из… извините! — хрипло выдохнул Мишка. — У меня тут посылка для вас…
Девушка приблизилась к скамейке. Нет, она не была завораживающе прекрасна. Просто очень красива.
— Господи! И долго вы здесь сидите?..
— Да нет. Часа два, наверное.
— Надеюсь, Ирина участие в распитии не принимала?..
— Нет, распитие случилось раньше…
— Давайте, я возьму ее на руки.
— Вот еще! — заявила Риша, выпутываясь из Мишкиного плаща. — Я и сама дойду. Я уже выспалась. Я теперь кушать хочу.
— Спасибо вам. — девушка протянула Мишке руку. — Я Марина, сестра Ришки. Марина Каурова.
— А он Михаил. Но можно звать Мишей или Мишкой, — сообщила Риша.
— До свидания, — сказал Мишка, поднимаясь со скамейки. — Скажите, а Лесопарковая далеко?
— Точно на другом конце города, — улыбнулась Марина. Улыбка у нее была красивая. Как и все прочее. — Вы голодны?
Мишка попытался вспомнить, когда он обедал последний раз. И не смог.
— Зверски! — сказал он, счастливо улыбаясь.
