Всякая счастливая семьясчастлива…

Помолвка оказалась не таким простым делом, как раньше представлялось попаданцу. После довольно долгого и изматывающего разговора с Крассом, возвратившийся домой Гордеев успел вздремнуть пару часов и вернулся в атриум уже надоевшего гостевого домика к часу дня (только вот по ромейскому исчислению времени, что на самом деле означало шесть часов).

В помещении уже толпилось дюжины две гостей, не считая охраны и лично Его Высочества Свина, то есть Герцога Сэя, уже, видимо, поддавшего и потому осматривающегося вокруг с блаженной улыбкой с утра счастливого человека. Польщенные присутствием высокой особы гости старательно нарезали круги в пределах видимости Его Высочества. Едва Олег появился в дверях, как церемония началась. Юрист Алесий Герасимон был распорядителем; он непременно хотел, чтобы обручальный акт был написан. Хотя Гордееву еще вчера объяснили, совершенно достаточно простого словесного договора. Но юрист важно заметил Олегу и Лицинии, явно красуясь перед герцогом: «Обручение, как и свадьба, могут быть совершены только по добровольному соглашению обеих сторон, и девушка может воспротивиться воле отца в случае, если гражданин, которого ей предлагают в качестве жениха, имеет позорную репутацию, вел или ведет дурную жизнь. Можешь ли ты, дитя мое, сказать что-нибудь по этому поводу? Ты не отвечаешь? В таком случае мы пойдем дальше, предполагая, что если девушка не сопротивляется открыто, значит, она согласна». Подписав акт, Олег подал своей невесте, как залог помолвки, железное кольцо, совсем гладкое, без всяких украшений. Лициния в знак сердечного единения, которое отныне должно быть у нее с женихом, надела кольцо на предпоследний палец левой руки, потому что в этом пальце, как считали ромеи, есть нерв, соединяющий его с сердцем. После этого «молодых» поздравил Его Высочество, причем его поцелуй с невестой затянулся, отчего Гордеев уже начал возмущаться. Впрочем, Сэй переломил себя, с сожалением оторвавшись от закрасневшейся Лицинии, и тут же пошутил, что его лекарю повезло и будь герцог лет на десять помоложе, то отбил бы такую красавицу. После герцога пару утомительно долго поздравляли все присутствующие. Единственное, что пришлось по душе Олегу, – назначал день свадьбы отец невесты. Поскольку Красс имение надолго оставлять без присмотра не хотел, то и назначил день церемонии всего лишь через неделю. После торжественного объявления об этом все разошлись, и Олег, наскоро попрощавшись с невестой и вновь обретенными родственниками, отправился на службу.

Неделя тащилась, словно поезд Москва – Владивосток в оставленном навсегда мире. Даже новости с границ внезапно стали как-то спокойнее, в госпитале и при дворе новых больных и раненых все это время не появлялось, и к Его Высочеству, страдающему от последствий неумеренных возлияний, его вызвали всего два раза за эти семь дней.

Но вот однажды утром, едва солнце встало, с трудом заснувшего вечером Олега разбудил начальник отряда охраны герцога. Вместе с Ольгертом, его помощником и парой сыскарей он тщательно проверил дом и расставил везде своих людей. Посты встали везде, даже на кухне, где личный повар герцога, приглашенный Олегом, вместе с большим отрядом помощников и поварят со вчерашнего вечера жарили, парили, варили, коптили и взбивали.

Чуть позднее, где-то в четвертом часу дня, или, переводя в более понятные Олегу единицы, к десяти утра, появились первые гости, вслед за этим подъехала невеста. Олег, соблюдая обычай, встретил ее, а потом и приехавшего герцога Сэя у входа в сакрарий, или домашнее святилище.

Особенный блеск красоте Лицинии придавал простой, но вместе с тем изысканный наряд. На ней было нечто белое, длинное, ниспадавшее грациозными складками, едва приоткрывавшее кокетливо выглядывавший носок желтого башмачка. Прическу закрывало желтое, не менее тщательно уложенное покрывало, спадавшее на плечи и спину. Лицо невесты, выражавшее одновременно и радость, и испуг, показалось Олегу столь прекрасным, что он с трудом удержался от того, чтобы не поцеловать ее прямо при встрече. Только появление Его Высочества отвлекло его от весьма нескромных мыслей. Зато герцог принял смущение на лице своего врача за радость от лицезрения его особы и подарил молодоженам поместье неподалеку от Города. Вместе со свитой герцога прибыл и претор, в чью обязанность входила регистрация брака.

Претор открыл дверь в сакрарий и, громко призывая духов дома (ларов), прошел внутрь. За ним, выстроившись парами, прошли молодожены, родители невесты, герцог со своей новой пассией, Грацией Секундой, и пять пар свидетелей. Претор остановился у алтаря, Олега и Лицинию усадили в специальное кресло с двумя сиденьями, покрытое шкурой овцы. Претор положил правую руку девушки в правую руку Гордеева и произнес священные слова. Затем к ним поочередно подходили все присутствующие и, встав перед молодоженами, объявляли о своих подарках. Сидя на мягкой шкуре и искоса поглядывая на взволнованную, ставшую от этого еще более красивой Лицинию, Олег невольно прикинул общую стоимость подаренного и иронически подумал, что он теперь стал миллионером, даже если не считать подаренного герцогом поместья.

А потом был длинный, скучный, похожий на все когда-либо виденные свадебные торжества пир. Сначала, как водится, пили за молодых, их счастье, за их родителей, а потом просто пили и ели, причем большинство уже и забыло о причине, собравшей их здесь. Но все проходит, как заметил один мудрый пророк, прошло и это столь надоевшее Гордееву действо и наступила ночь. Ночь, после которой остались в памяти неведомо как родившиеся строки:

А потом наступили будни. Но не те, о которых в воспоминаниях остается ощущение чего-то серого, когда вечером с облегчением вздыхаешь: «День прошел и черт с ним», а радостные, наполненные счастьем и ощущением полноты жизни. Дни, когда каждая минута несет такую полноту ощущений, что и не снилась унылым пессимистам, дни, когда любое дело спорится, любая проблема кажется несущественной и решается в пять минут, а самое главное случается вечером, когда двое любящих друг друга остаются наедине. Дни, не зря названные нашими мудрыми предками «медовым месяцем». У кого-то они длятся действительно месяц, у кого-то несколько лет, счастливые пары сохраняют их до конца жизни, пусть и не столь яркие, как первоначально…

К удивлению Олега, даже больные в госпитале стали выздоравливать быстрее, а Его Высочество почти бросил пить (ну не считать же полтора литра вина за обедом и литр вечером за пьянку). На границах в эти дни тоже установилась странная тишина, прекратились даже набеги отдельных банд коннахтских «вайлдбоев»-удальцов. Олегу даже показалось, что после его женитьбы весь мир стал добрее. Действительно, боевые действия между Империей и ниппонцами затихли, пираты словно испарились с морей, Сегия заключила мир с Готской Федерацией. Все новости твердили, что наступил всеобщий мир и «во человецех благоволение». Впрочем, Гордеев этим и не особо интересовался. Куда интереснее было вживаться в мир ромейской семейной жизни. Он с удивлением узнавал, что ромейская жена была не менее свободна, чем женщины его мира. Жена полностью распоряжалась домашним хозяйством, самостоятельно тратила деньги, которые ей обязан был предоставлять муж, могла свободно ходить по городу в одиночку, без сопровождения мужа и служанок. Олег с интересом наблюдал, как она строит и воспитывает слуг и служанок, мягко, не повышая голоса, но непреклонно. Зато теперь отведенный ему дом сиял чистотой, повар готовил такие вкусные блюда, что невозможно было оторваться, а лошади личного выезда сияли чистотой и вплетенными в гривы ленточками. Жизнь, по мнению Олега, входила в нормальную колею.

Появилось даже свободное время после работы, в которое они с Лицинией гуляли по Городу. Пешком или на дрожках они осматривали парки и храмы, купались в банях, весьма, кстати, приличных и чистых, даже на взгляд пришельца из другого мира. А ему помнилось прочитанное где-то, что там чуть ли не нужду прилюдно справляли. Оказалось, что в гигиене ромеи ничуть не уступают жителям двадцать первого века, а внутри бани выглядели намного лучше, чем некоторые из посещенных ранее попаданцем в своем мире.

Хорошее настроение Олегу не испортила даже начавшаяся при дворе серьезная интрига – недавно появившаяся дама из приалайской провинции, по прозвищу Годи, попыталась с ходу стать главной фавориткой Его Светлейшего Высочества. Он только посмеивался, наблюдая, как две стервочки соревнуются в словесных баталиях и демонстрации прелестей, и как придворные мигом разбились на две партии, с самым серьезным видом поддерживающие ту или другую претендентку в фаворитки и делающие пакости друг другу.

Впрочем, вся эта «имитация бурной деятельности» оказалась Олегу полезной – занятый проблемами своего «курятника» герцог милостиво разрешил ему уехать на несколько недель в отпуск. Воспользовавшись оказией, Гордеев, не теряя времени, собрался и выехал вместе с женой и несколькими слугами в подаренное имение, расположенное в нескольких десятках миль от Города.

В небольшом зале, со стенами, выкрашенными в необычное сочетание из черной основы, по которой беспорядочно разбросаны большие кляксы ярко-алого цвета, суетились слуги, устанавливая козлы, накрывая их столешницей и подтаскивая к установленному столу кресла. Наконец суета утихла, и зал на время опустел. Но ненадолго, вошедшие в него солдаты, негромко позвякивая кольчугами и оружием, тщательно осмотрели помещение и вышли. Осталось только двое бойцов с висящими поверх панцирей горжетками, украшенными узором, и один высокий худощавый человек в длиннополом одеянии, с колпаком, расписанным узором из звезд, на голове. Едва они заняли место в углу, противоположном дверям, как в помещение один за другим стали входить люди. В одинаковых коротких плащах, расшитых, согласно дворцовому этикету, серебром и золотом, в зависимости от ранга обладателя, в церемониальных кирасах и шлемах, они мало напоминали воинов и полководцев, какими были на самом деле.

Рассевшись вокруг стола, они спокойно принялись ожидать появления повелителя, ничем не выдавая своего нетерпения. Ждать пришлось достаточно долго, но никто из присутствующих не произнес за это время ни слова. Они сидели, лишь изредка меняя позы, чтобы дать отдохнуть затекшим частям тела, и дружно встали, едва в дверях показался невысокий полноватый человек в коротком плаще, отделанном мехом и с герцогской короной на голове. Так же молча он прошел к стоящему напротив дверей высокому креслу и сел, дав тем самым знак, что могут сесть и все остальные. Наконец все устроились на своих местах. Два вошедших с герцогом воина, судя по обмундированию, расстелили на столе длинный свиток карты с нанесенными на ней условными обозначениями.

– Благородные доны! – прервал наступившую зловещую тишину сидящий в кресле. – Господа Военный Совет! Мною принято решение начать войну против нашего коварного соседа, захватившего часть наших земель, прибравшего в свои руки торговлю с цвергами и нарушившего исконно сложившееся в Запроливье равновесие сил. Благородные доны! По моей воле присутствующие здесь дон Гуг, коннетабль и дон Капада, командир арбалетчиков, доведут до вас план предстоящей кампании. Хочу заметить только, что основной частью плана будет вторжение в столицу противника через портал, координаты и заклинание открытия которого нам удалось выяснить…