Глава 7

– Похоже, твоя игрушка сбежала, Архайн? – Сомнения в тоне дхэра не было ни на песчинку, зато издевки – на целый могильный курган.

Йер с досадой выронил обломок ошейника и выпрямился.

– Да, господин.

Лгать бессмысленно, рассыпаться в извинениях глупо. К тому же в вызванной знамением сумятице из святилища могли без труда и спешки выбраться не только убийцы и полудохлый раб, но и все обитавшие в туннелях улитки.

Да и не было змеехвостому дела до чужих цацек – сейчас он играл с самим Архайном.

– Надеюсь, ты помнишь, как стал Приближенным?

Еще бы. Ведь его предшественника в этот день не стало, причем самым незабываемым образом.

Иггров Глашатай не требовал ответа. Просто стоял на пороге, пряча кисти в противоположных рукавах и как будто даже сочувственно осматривая опустевшую клеть вместе с вошедшим минутой раньше йером. Но Архайн не обольщался: он был лучшим Взывающим К Темному и только благодаря этому – до сих пор живым. Еще одна оплошность, и его без колебаний заменят лучшим из худших.

Капюшон приподнялся, тускло блеснула не то гадючья чешуя, не то тараканий панцирь.

– Что ты намерен делать?

Йер замешкался с ответом. Щенячье рвение больше пристало юнцам, у которых нет четкого плана, только желание выслужиться. Или трусам – теми движет страх перед наказанием, а он еще худший помощник. У Архайна планов было несколько и, на его взгляд, одинаково дельных. Но зачем торопить события?

– Что вы прикажете, господин.

– Ищи Тварь. Случайные свидетели обряда – ничтожества, им все равно никто не поверит. Пусть ими займутся другие йеры.

– Да, господин. – Иного Архайн и не ожидал, но начальство должно чувствовать себя мудрым и грозным. И тем, кто отказывает ему в этом невинном удовольствии, не позавидуешь. – Я уже готовлюсь к «манку».

– Хорошо. – Тень от капюшона вернулась на законное место, Глашатай развернулся и дегтярной каплей просочился сквозь полотно двери. Ни слова о гибели друга (или подруги? Дхэры крайне скупо отмеряли людям знания, о себе не рассказывая ничего вообще), ни следа скорби. Архайн и раньше-то не замечал между дхэрами особой приязни, вместе они жили только ради безопасности. Такое ощущение, что Глашатай даже рад потере – но не желает стать следующим.

Архайн поднял с кресла мантию Взывающего и набросил ее поверх одежды. Поправил длинную, змейкой, серьгу Приближенного. Первые пару лет после ее получения – окровавленной и еще теплой, вдетой по-живому – он стригся коротко, чтобы знак сразу бросался в глаза, но потом отпустил волосы до плеч, дабы иметь возможность в конце разговора с каким-нибудь наглецом эдак небрежно откинуть прядь за ухо, повергнув того в прах или нечто еще мельче.

Но сейчас Архайн собирался в храм, где на него и так никто глаз поднять не смел, даже остальные Приближенные. Йер мельком глянул в зеркало, поморщился – усталость серым налетом легла на гладко выбритое лицо, возраст которого выдавали только глаза. Смерть от старости Приближенным не грозила – однако мало кто проживал столько, чтобы в этом убедиться. Из семи нынешних – один Архайн.

О подземелье простые Взывающие и тем паче Внимающие не знали, поэтому пришлось идти поверху. Йер Илланд уже ждал возле ирницы – молодой, худощавый, со светло-рыжими волосами и бледным, слегка фанатичным лицом. Безупречно одетый и вооруженный, безумно гордый, что Приближенный выбрал именно его. Болван. Знал бы ты… Но для предстоящего задания он самое то: старательный, умелый, безжалостный и в то же время – заменимый.

– Брат мой. – Приближенный «дружески» опустил руку на плечо Взывающего, с удовольствием отметив, что оно слегка вздрогнуло. Старшим йерам полагалось обращаться друг к другу на «ты», но Архайн как никто другой заставлял собеседников сожалеть о невозможности отгородиться безликим «вы». – Тебе предстоит нелегкая задача…

Рыжий слушал, затаив дыхание. Убить двух спящих легко. Куда сложнее объяснить, зачем тебе, то есть Иггру, это так позарез необходимо. Но выдумки и красноречия Архайну было не занимать – хотя сам он на такой бред нипочем бы не купился. Лаконичное «надо» ценилось им куда выше.

– …и если ты проявишь должное старание, Глашатаи Его щедро вознаградят тебя, – закончил Приближенный.

Илланд не проронил ни слова, но в блекло-голубых глазах блеснул честолюбивый огонек. Э-э-э, да ты никак уже губу, то бишь ухо, на серьгу-змейку раскатал?! Хо-хо…

Архайн сладко улыбнулся и убрал руку.

– Отправляйся прямо сейчас, брат мой. Темный Иггр желает лично поговорить с этими людьми, не стоит заставлять его ждать.

– Я отошлю их к нему еще до конца верхолуния! – ретиво вскинулся рыжий.

– Прекрасно. Да будет зов твой услышан, – промурлыкал дхэров кот, благочестиво скрещивая руки на груди и склоняя голову.

Илланд ответил тем же, резко развернулся и вышел из храма. У дверей к нему присоединились трое обережников из боевых. Архайн их и раньше недолюбливал, а последние двадцать лет и вовсе презирал. Разжирели, обленились без настоящего дела… торчат только истуканами на храмовых праздниках, якобы мощь Царствия олицетворяют. Городские их нынче без труда за пояс заткнут, вон даже дхэра сподобились убить. Архайн поймал себя на мысли, что тайно злорадствует по этому поводу. Интересно, как им это удалось? Глашатаи, разумеется, не признаются, а тех двоих Приближенных, что сопровождали Иггрову Невесту, больше никто не видел. Архайн тоже первым делом прирезал бы дураков, но – как раз ему бы это и поручили. А тут сами не побрезговали хвостики запачкать... ясно, почему. И убийц велели прикончить на месте, не вступая в переговоры. А для надежности…

Так что рыжего и его свиту Архайн тоже видел в последний раз.

Йер поддался сентиментальному порыву и щепотью помахал закрывшейся за ними двери.

Что ж, сосредоточимся на Тваребожьем выродке. После такого долгого перерыва это даже занятно.

И вдвойне интересно – кто будет первым?

Даже жаль, что игрушки имеют обыкновение быстро ломаться…

Когда ЭрТар наконец завернулся в одеяло (без зазрения совести прихватив из указанного рундука доху на подстилку и меховую шапку под голову) и с блаженным вздохом закрыл глаза, ему казалось, что разбудить его раньше завтрашнего полудня не смогут и храмовые гонги – даже если в них ударят одновременно, над обоими его ушами.

Он и подумать не мог, что через каких-то три часа с этим справится крадущийся по половику корлисс.

– Тишш? – сонно окликнул горец, сам не понимая, на кой он цепляется к кису – в случае опасности тот бы зашипел или вообще завыл, перебудив весь дом. А если кошаку приспичило уделать какой-нибудь угол, так не свое – не жалко…

Вместо ответа корлисс прыгнул, передними лапами так крепко припечатав хозяина к полу, что горцу послышался скрип складывающихся ребер. Ни заорать, ни хотя бы захрипеть не удалось – воздух с хлопком вылетел из легких, и хорошо, что только через рот.

Так вот что не понравилось недреманному подсознанию!

Кошак впервые охотился на своего хозяина. Причем не в шутку, а по всем правилам.

У ЭрТара мелькнула страшная мысль, что это другой корлисс, а Тишша успели пристрелить или отравить, но свесившийся перед носом намордник, знакомо воняющий очистками, быстро его разубедил. Горец попытался согнуть колено и пнуть сдуревшего кошака в живот, но тот непривычно злобно заворчал и выпустил когти.

Надежда, что это всего лишь страшный сон, таяла с каждой секундой. Боль от впившихся в грудь когтей была самой что ни есть реальной. К тому же окно, тщательно закрытое ЭрТаром перед омовением, сейчас снова трепетало занавесями, между которыми возник и спрыгнул на пол черный силуэт в мантии йера. Створки тут же сами захлопнулись, ставни тоже, а когда тьму проколол коготок свечи, ночной гость уже нависал над изголовьем обережника, одной рукой вцепившись парню в волосы, а второй подпирая ему кадык острием ножа.

Похоже, у белобрысого пробуждение тоже вышло не из веселеньких.

– Не дергайся. – Голос был хрипловатый и бесцветный, вроде и не запинающийся, но производящий впечатление, будто пришелец не то подбирает, не то вспоминает нужные слова. – И ты тоже.

Корлисс усилил нажим. ЭрТар частенько дурачился с Тишшем, валяяся по земле, борясь и перетягивая палку, но, оказывается, понятия не имел об истинной силе корлисса. На горца словно поставили чугунную скамью с обтянутыми мехом ножками. А еще он внезапно заметил, какие у кошака длинные, острые клыки...

– Как вы попали в святилище?

Из-под капюшона Джаю были видны только губы и подбородок. Для опознания маловато – хотя какая разница, кто проводит тебя к Темному? Если среди Внимающих еще попадались вменяемые парнишки, то все йеры одинаковы: коль Иггр им что-то приказал, только он отменить и может.

– А почему я должен тебе отвечать? – не слишком убедительно возмутился обережник.

Острие ножа лаконично пробило кожу, и Джай ощутил, как по шее медленно заскользила капля крови.

– Молчи, он все равно тебя потом прирежет! – встрял мерзкий горец. Ему-то что, его-то ножом в шею не тычут! – Хоть умрешь мужчиной!

– А ты умрешь кошачьим обедом! – не выдержав, огрызнулся Джай. Мужества, как ни странно, действительно прибавилось. – Не буду я тебе ничего говорить, йер драный!

Нож дрогнул, царапнув кожу.

– Я не йер.

– А кто?

– Жрец.

Горец протяжно свистнул, обережнику же захотелось взвыть. Думал, хуже быть не может? Нате вам – угодил в лапы к фанатику-сектанту, сдвинутому на возвращении поганого тварьего бога!

– Ну от этого пощады точно не жди! – уверенно подтвердил «сорока». – Сейчас он тебя еще и в жертву принесет…

– А может, тебя для начала?! Я за ноги придержу, если надо!

– Не принесу, – неожиданно возразил тваребожец. На сей раз голос звучал устало и чуть более человечно. Нож перестал колоться, но далеко не отодвинулся.

– Но убить-то убьешь? – слегка разочарованно уточнил горец. – Его хотя бы?

– Не знаю.

По крайней мере, честно. Если бы сектант начал убеждать Джая, что погладит его по голове за честность и отпустит на все четыре стороны, обережник насмерть бы сцепил зубы назло врагу. Но если есть надежда договориться миром…

– Убери нож, – как можно спокойнее попросил он, вспоминая, каким тоном его напарник уговаривал самоубийцу, вскарабкавшегося на городскую стену. Поскольку тот все-таки прыгнул, Джай изо всех сил старался не повторять чужих ошибок. – Давай сядем и все спокойно обсудим, я самойлики заварю…

Лезвие наискось чиркнуло обережника по шее, затем на Джая рухнуло что-то черное и тяжелое, и свет померк.

Несколько секунд парень пытался сообразить, долетел он уже до Иггра или еще в дороге, потом осторожно спихнул с себя обмякшее тело и сел. Тваребожец остался навзничь лежать на кровати верхней половиной туловища и свисать с нее нижней. Из-под мантии диковато выглядывали босые пятки, дочерна выпачканные грязью.

Корлисс виновато мявкнул, убрал лапы и как ни в чем не бывало потерся носом о щеку ЭрТара. Сочная горская ругань и пинок в бок изрядно его озадачили и даже напугали. Кис шарахнулся в сторону, вскочил на стол, а увидев злобную рожу надвигающегося на него хозяина, попытался найти спасение на посудной полке. Крепостью горного уступа та не обладала, хорошо хоть стояло на ней всего пару тарелок да сковородка.

– Тихо ты! – рявкнул Джай, когда оглушительный в ночи грохот ужался до звона раскатывающихся по комнате черепков. – Помог бы лучше!

ЭрТар показал вероломному кису кулак, намекая, что разговор еще не закончен, и подошел к кровати.

– Как это ты умудрился, э?

– Да он сам, – растерянно отозвался обережник, полностью втягивая тваребожца на кровать и переворачивая на спину. – Сидел-сидел, и вдруг…

– Уснул под твои сказочки?

– Придурок! – разозлился Джай. – Скорей уж под твои шуточки идиотские!

– У нас в горах принято умирать со смехом! – подбоченившись, нахально заявил «сорока».

– Я слышал – но считал, что с презрительным, а не дурацким! – Обережник раздраженным рывком откинул капюшон и охнул. Горец тоже ошеломленно заткнулся.

Перед ними, закатив глаза до белых полосок между веками, лежал седовласый мужчина, прошлой ночью убитый и развеянный по святилищу.

– Может, это морун? – Джай отпрянул от кровати, но потом сообразил, что беречься уже поздно, и с обреченным вздохом вернулся на прежнее место. В последнее время моруны стали настоящим бедствием, месяцами вызревая в безвестных степных могилах, чтобы одной прекрасной ночкой отправиться в посмертное странствие. На людей они нападали редко, но разносили заразу, против которой были бессильны даже ирны, а посему кара за оставшийся без огненного погребения труп перевешивала таковую за собственно убийство. Одно хорошо – смертность среди одиноких путников резко пошла на убыль. Грабители предпочитали оставить свидетеля в живых, чем возиться с отдачей последнего долга, выдавая себя столбом черного вонючего дыма, – попросту оттащить покойника с дороги и забросать хворостом уже не получалось. Мертвецы соглашались спокойно лежать только в кладбищенской земле, регулярно осеняемой ирной, но большинство людей все равно предпочитало огненное погребение, ибо откопавшийся морун чаще всего плелся домой к себе или обидчику.

Более рисковый ЭрТар тут же прижался ухом к груди тваребожца.

– Сердце бьется, – ободряюще сообщил он.

– А у моруна ты его слушал?

– Нет, я в него только стрелял, – пожал плечами горец.

– Ну и как?

– Еле пошатнулся. Но кровь из него уж точно не текла. – ЭрТар кивнул на где-то оцарапанный и еще кровящий висок жреца.

Обережник немного успокоился. Тем не менее предстояло решать, что делать с неожиданной добычей, причем как можно быстрее.

Зато горец уже придумал. И подобрал выроненный жрецом нож.

– Стой! – в последний момент спохватился Джай. – Пленных нельзя убивать!

– Предлагаешь побрызгать на него водичкой, предъявить свою наколку и отвести в застенок, э? – ехидно поинтересовался горец. – А не боишься снова шейку поцарапать?

– Эй, – опомнился обережник, – да ты отлично по-нашему говоришь!

– Конечно, – невозмутимо подтвердил ЭрТар. – Я ж до семи лет на равнине жил.

– Так какого Иггра ты мне мозги пудрил?!

– Двуединого. А у вас их много? – заинтересовался горец. – Ты б на себя со стороны посмотрел, еще бы не так кривлялся!

– И что же со мной не так?! – возмутился Джай.

– Все так, не переживай! – снисходительно утешил его ЭрТар. – У вас, равнинников, при виде горцев такое лицо делается, что грех лишний раз не полюбоваться!

– То есть поиздеваться?!

Горец белозубо улыбнулся:

– Какого барана к овце подпустишь, такого ягненка и получишь!

– Паршивый «сорока»! – не оценил горскую присказку Джай. – Тебе только овец и пасти, ни на что другое мозгов не хватает!

– Ага, – с притворным смирением согласился ЭрТар, – после овец с вами, равнинниками, до того тяжело – никак поверить не могу, что такие дураки разговаривают, а не блеют! Этот тип тебя убить хотел, а ты его, как дорогого гостя, на свою кровать уложил. Еще одеялом бы накрыл – вдруг ему холодно!

– Убивать так не приходят, – рассудительно заметил обережник. – Разумнее перерезать одному спящему горло, а потом уж допрашивать второго. К тому же мы с ним почти договорились…

– Почти! – скривился горец, снова нацеливая нож. – Вот сейчас – наверняка будет!

– А вдруг он опять рассыплется в труху, чтобы явиться за нами завтрашней ночью?

Тут ЭрТар призадумался, «песьим хвостом» крутя нож между пальцами. Кошак на полусогнутых подкрался к кровати и, вытянув шею, обнюхивал свесившуюся с нее руку, боязливо косясь на хозяина.

– По крайней мере, так он лежит и не рыпается, – торопливо продолжил Джай. – Надо только побыстрее его связать.

– И что? Затолкать под кровать, авось никто не хватится?

Как раз на этом месте мысли обережника и спотыкались.

– Ты ж у нас умный, вот ты и думай, – ловко перекинул он хомут на ЭрТара, и начал обыскивать по-прежнему неподвижное тело – вдруг где-нибудь затаился еще один ножик?

Ткань мантии оказалась плотной и складчатой, очень затрудняющей дело, а когда Джай ее содрал, оказалось, что обыскивать-то и нечего – больше на тваребожце ничего не было, даже нижнего белья. Зато вместо него…

Читать в Орите умел хорошо если каждый десятый, зато в татуировках не путались даже пятилетние малыши. Красный цвет – профессии, связанные с кровью: охотники, лекари, обережники; голубой – с искусством: художники, барды, скульпторы; черный – со смертью: гробовщики, могильщики, мусорщики, зеленый – с землей: пахари и скотоводы, коричневый – с ремеслами: кузнецы, гончары, портные. Желтые рисунки делали купцы и владельцы едален, золотыми с рождения щеголяла знать. Без татуировок обходились только йеры. Их и так за три полета видно.

Простому же смертному без цехового знака никуда: а вдруг ты какой-нибудь жулик или лентяй, так и не выбившийся из подмастерьев? Конечно, любую наколку можно подделать, но если обман откроется, то поверх нее ляпнут клеймо, с которым тебя уже никто не возьмет ни на службу, ни в ученики.

Но такой татуировки ни Джай, ни ЭрТар никогда не видели. Даже не слышали ни о чем подобном. Левую руку тваребожца от запястья до плеча, заползая на бок и шею, обвивала тщательно прорисованная, темно-синяя с металлическим отливом лоза, словно сама по себе проступившая сквозь кожу. Казалось, пятипалые листочки вот-вот шевельнутся на ветру.

Следующей в глаза бросалась россыпь свежих синяков, слагающихся в жутковатый, хорошо знакомый обережнику узор – словно кто-то задался целью пометить ими все болевые точки человека. Под ногтями тоже было черным-черно от втыкаемых туда иголок, а запястья сожжены до голого мяса, словно на них надевали раскаленные кандалы. К этому кошмару страшно было даже прикасаться, не то что связывать. Удивительно, как он вообще смог нож держать.

– Знаешь, – задумчиво сказал ЭрТар, – я бы на его месте тоже озверел.

– Иди воды лучше из ведра принеси, – рыкнул на него Джай, – а то как бы он у нас сам концы не отдал!

Горец не стал мелочиться, приволок все ведро. Нож он благоразумно воткнул в стол.

Обережник зачерпнул с полкружки, набрал в рот и фукнул седому в лицо. Хоть бы веки вздрогнули.

– Ты белье гладить собираешься или этого шмара будить? – ЭрТар отобрал у Джая кружку и, присев с другой стороны кровати, веером выплеснул на грудь и голову жреца остаток воды. Звучно похлопал мужчину по мокрым щекам. – Хэй, просыпайся! Теперь уже мы хотим с тобой поболтать.

– А он вообще дышит? – Обережник наклонился к лицу тваребожца, пытаясь услышать или губами уловить колебание воздуха возле его ноздрей, но все перебивало приглушенное урчание и сопение кошака, тоже беспокойно тычущегося в доходягу мордой.

Вместо ответа горец вздрогнул, выпрямился и расплылся в фальшивой улыбке:

– Здра-а-а-аствуй, красавыца!

Обычно Джай прислонял к двери наклоненный стул, ножками упирая его в щель между половыми досками; от наглых гостей не защищало, зато предупреждало хозяина. Но вчера парень так устал и заморочился с «сорокой», что забыл это сделать. Откинуть же крюк, просунув в щель между косяком и створкой прутик от метлы, было плевым делом.

Чем и обожала грешить госпожа Индора, утверждая, что «дверь сама приоткрылась, и я решила проверить, все ли в порядке».

Судя по лицу домовладелицы, порядок подразумевал нечто совсем иное, чем трое мужиков и корлисс в одной постели, на которых в складчину имелись одни штаны с расстегнутым ремнем (которым Джай собирался, да так и не сподобился, связать полудохлого убийцу), одна набедренная повязка (с изящной черной вышивкой, обычно нравящейся женщинам) и один ошейник.

Как раз в этот момент тваребожец соизволил дернуться и приглушенно застонать.

Прежде чем Джай успел раскрыть рот, «красавица» потрясенно взвизгнула: «Какая мерзость!» и захлопнула дверь.

– Извращенцы! – донеслось уже с лестницы, по которой Индора как будто не сбежала, а скатилась.

Кошак озадаченно поскреб за ухом задней лапой.

– Странная тетка, – поддержал его горец. – Такой случай упустила… А ведь, судя по ней, он в ее жизни был первым и последним!

– О, Иггр, за что ты повернулся ко мне Темным ликом?! – только и сумел простонать Джай. Если домовладелица, оправившись от потрясения, не укажет ему на дверь, жилье все равно придется менять – жизнь в нем под «понимающими» взглядами и намеками Индоры станет совсем невыносимой. Еще ведь и растреплет всем знакомым «на ушко»! Зато как ему начнет улыбаться младший помощник судьи…

– Не преувеличивай – всего лишь задницей, – утешил обережника ЭрТар. – Глянь-ка, наш морун наконец очнулся! Эй, ты! Как ты нас нашел, э?

Мужчина не ответил, продолжая слепо пялиться в потолок. Горец потыкал его пальцем в плечо, одновременно пытаясь привлечь внимание и убеждаясь, что на коже нет даже шрамов от стрелок.

– Я ж тебя вроде убил?

Седовласый молчал. Причем, кажется, не столько из упрямства, сколько не видя смысла разговаривать с одолевшими его чужаками, и что-то подсказывало Джаю: самого жреца пугать ножом бесполезно.

– Ладно, тваребожец, спрашивай сам, – к возмущению горца предложил обережник. – Ответ за ответ. Идет?

Мужчина тут же повернул к нему голову:

– Как вы попали в святилище?

– Перелезли через забор. Имя-то у тебя есть?

– Есть. Зачем?

– Чтобы попасть в святилище, – злорадно отплатил той же бусиной Джай.

– Ты нарушаешь уговор. – По пустым глазам жреца было видно, что он действительно не понимает, что парня не устроило.

– Ладно, – смирился обережник. – Я гнался вот за этим типом, хотел выкинуть его из сада прежде, чем он наделает глупостей.

– И наделал их сам, – ехидно уточнил горец. – Как тебя зовут, малахольный?

– Не по… н-н-не…

Тваребожец неожиданно уткнулся лицом в ладони, перекатился на бок, подтянул колени к животу и протяжно, безнадежно заскулил, как умирающий зверь. Тишш взволнованно затоптался на месте и начал подвывать. Джаю тоже стало жутковато. Он поискал глазами кружку, снова окунул ее в ведро и сунул жрецу под нос, с немалым трудом отодрав от лица одну руку. Вторая опустилась сама, когда мужчина вцепился в кружку и начал жадно, давясь и кашляя, хлебать воду.

– Сейчас он снова сдохнет, – мрачно предположил ЭрТар, – и ты его до утра будешь из всех углов выметать.

– Н-нет… – Жрец потряс головой и попытался сесть. Парни настороженно присматривались, не спеша помогать. – Не сейчас... я должен…

Входная дверь загудела и затрещала – не то от души постучались, не то попытались выбить, – и чей-то властный голос громко, заученно прокричал:

– По велению Иггра Двуединого, откройте!