Глава пятая
Горный блокпост. Среда, 22 сентября. 22–00.
После того, как связистка поста сержант Губочкина узнала о преступных намерениях старшего лейтенанта Жарова, ей с трудом, но все же удалось сдержать себя, не выдав то, что ей известно о предстоящих ночных делах начальника и любовника.
В 22–10 сержант Мансуров доложил, что проверка личного состава на позициях проведена. Первая смена приступила к дежурству. Приняв доклад и отпустив заместителя командира взвода, старший лейтенант Жаров потянулся. Посмотрел на Губочкину:
— Давай связь с батальоном, Валюша!
Ответил оперативный дежурный полка внутренних войск, переключившийся связь непосредственно на штаб батальона специального назначения. Командир второй роты, дежуривший в части, доклад Жарова принял и пожелал старшему лейтенанту благополучной ночи.
Закончив с делами служебными, начальник блокпоста приказал женщине:
— А сейчас, дорогая, матрацы с кроватей на пол, сама в душ, готовься к случке. Сегодня у меня какое-то особое желание, и мы с тобой немного поэкспериментируем.
Губочкина безропотно и беспрекословно выполнила требование. В одиннадцать началась оргия. Валентина, не испытывая ни малейшего удовольствия, тем не менее искусно подыгрывала партнеру, выполняя все его развратные прихоти. В час Жаров оставил Губочкину в покое, скатившись с ее спины, удовлетворенно крякнув:
— Хорошо! Ты истинная жрица любви, Валюша!
— Надеюсь, моя покорность будет оценена в полной мере?
— Естественно! Я же обещал! Выпить хочешь?
— Опять спирта?
Старший лейтенант рассмеялся:
— К сожалению, здесь я тебе ничего другого предложить не могу!
Женщину передернуло от одного воспоминания о спирте, что вызвало у оборотня новый прилив смеха:
— Ничего, Валюша, потерпи до вторника. Вот тогда я напою тебя самым лучшим и дорогим вином!
Он посмотрел на часы. Скоро на посты должна выйти смена, при которой по Шунинскому ущелью пойдет караван Мулата. А пока можно расслабиться, но не спать.
Старший лейтенант поднялся:
— А я выпью!
— И как ты можешь употреблять эту дрянь?
— Молча, Валюша, молча, вот как!
Жаров налил из фляжки граммов сто чистого спирта, разбавил его примерно тем же количеством воды, опрокинул в себя теплую, обжигающую желудок жидкость. Поднес кулак к носу. Глубоко вздохнул. Затем выдохнул, довольно произнеся:
— Провалился! Спирт чем хорош, Валя? Бьет по голове сразу, и не отпускает долго. Не то что водка, особенно местная.
Он погладил себя по животу:
— Хорошо пошла! Скажи, дорогая, что бы ты хотела получить в подарок сразу по возвращении?
Губочкина зевнула:
— Может, об этом и поговорим по возвращении?
— Ты что, не выспалась днем?
— Я-то выспалась, а вот чего ты не ложишься?
— Решил сегодня все посты проверить. Позже, часа в три. Так ответишь на вопрос?
— Помнится, ты сам сказал, подарок будет дорогой. И потом, я если скажу, что хотела бы иметь в качестве сюрприза, то какой же это сюрприз будет? Покупка по заказу, а не подарок! Так что решай сам, что подарить!
Старший лейтенант улыбнулся:
— Хорошо! А вдруг я куплю то, что у тебя уже есть, или не интересует?
— Не волнуйся, как говорится, дареному коню в зубы не смотрят. Приму все, конечно, если это все не окажется бутафорией!
— Ты обижаешь меня!
— Да, нет! Но знаешь, давай закончим разговор? Я выспаться хочу. И ты ложись, далась тебе эта проверка? Сколько ни заступала на этот пост, ни один офицер не проверял ночью подчиненных. Да и чего их проверять? Сидят в окопах да спят. И правильно делают. Место здесь глухое, спокойное, еще ни разу конфликтов не возникало.
Жаров присел на стул:
— Я не такой, как все, Валюша. А посему буду поступать так, как считаю нужным, и не надо мне указывать, что делать, а что нет. Ясно?
— Ясно.
— Вот так-то. Ладно, спи.
Выкурив сигарету, старший лейтенант принял холодный душ, который неплохо освежил его, взял из пирамиды автомат и вышел из блиндажа. Как только дверь закрылась, Валентина открыла глаза. Ей бы действительно уснуть, но любопытство взяло верх. Видимо, такова природа женщин. Она взглянула на часы: 2–10! А караван должен пойти в три! Интересно, как Жарову удастся отвлечь караул, и что за банда пересечет государственную границу. Может, и понадобится данная информация. Сейчас Губочкина противоречила той Валентине, которая в испуге забилась в угол кровати, услышав о предстоящем предательстве Жарова. Тогда она смертельно боялась любовника, сейчас… сейчас женщина хотела знать подробности предательства. Так бывает с такими, как она. Но что-либо предпринимать пока было рано, и женщина, глядя в потолок, ждала. Ждала момента, когда сможет все узнать, даже подвергая себя реальной, смертельной угрозе.
Жаров же, выйдя из блиндажа, по специальному аппарату, стараясь говорить тихо, чуть ли не шепотом, вызвал Мансурова. Тот, почувствовав вибрацию своей станции, находясь в траншее, зашел в одну из свободных стрелковых ячеек:
— На связи.
— Как дела, Мансур?
— Нормально. Гоша в БМП. По твоей команде готов подать сигнал на противоположный склон. Я в секторе первого отделения.
— Хорошо. Сверим время, 2–13.
Мансуров подтвердил:
— 2–13.
— Сигнал подавай в 2–45. В это же время я начну отвлекать бойцов второго отделения. Все ясно?
— Ясно, шеф.
— Работай, Мансур. Предельно внимательно и аккуратно.
— Как всегда.
— Да, как всегда. До связи.
— До связи, командир.
Жаров отключил рацию, положил ее в карман, посмотрел на склон Катаванского перевала. Где-то там, скорее всего в пещере у террасы, ждет сигнала человек Мулата. А за утесом уже стоит караван, готовый двинуться в глубь территории России, где его ждут уже бандиты Расула. На проход понадобится минут двадцать. И за эти двадцать минут Жаров заработает 30 000 долларов. Неплохой тариф.
Жаров двинулся к позициям второго отделения. Его шаги отчетливо слышала Губочкина, вскочившая с пола и прильнувшая к двери блиндажа. Шаги удалялись.
Пройдя блиндаж, Жаров почувствовал вибрацию специальной связи. Ответил:
— Говори, Мансур.
— Сигнал подан, сигнал принят. Караван начал сближение с утесом.
— Понял, отбой.
Отключив связь, он вышел на первую позицию наблюдателя второго отделения, контролировавшего Катаванское ущелье, но имевшего в поле зрения и утес, и вход из Катавана в Шани. Солдат ночной смены, как и предписывалось инструкцией, через прибор ночного видения добросовестно осматривал зону своей ответственности. Начальник поста узнал его и окликнул:
— Рядовой Сопко!
Боец резко повернулся на голос:
— Я, товарищ старший лейтенант!
Жаров повысил голос:
— Спишь в оглоблях, Сопко?
Солдат ответил:
— Никак нет!
— Что, никак нет? Я за тобой уже минут пять наблюдаю. Уткнулся оптикой в бруствер и кемаришь стоя, как осел привязанный! В чем дело?
Рядовой попытался оправдаться. Незаслуженная обида захлестнула его:
— Да что вы говорите, товарищ старший лейтенант! Я…
— Молчать! А ну быстро сюда второго наблюдателя. Бегом, марш!
— Есть!
Сопко рванулся из ячейки, оставив на бруствере автомат. Жаров взглянул на часы: 2–50. Так, пять минут он выиграл, хорошо.
Опустил руку в карман брюк, нажал клавишу вызова Мансура. Тот принял сигнал, подтвердив его коротким ответным вызовом. Данные манипуляции со средствами связи означали, что сержант может подать знак человеку Мулата на начало марша! Что Мансуров и сделал.
Солдаты сектора наблюдения за Катаваном появились через три минуты.
Начальник поста обрушился на них:
— Почему так долго? Ведь вас разделяют каких-то двадцать метров. Или ты, Глушин, тоже спал?
И второй часовой ответил обиженно:
— Никак нет, товарищ старший лейтенант!
Офицер продолжал наезд на подчиненных:
— Что вы, как попугаи, одно и то же заладили? Расслабились, мать вашу? Привыкли к тому, что вас ночью никто не проверяет?
И понес полнейшую чушь о важности объекта, той задачи, которую выполняет взвод. Жаров говорил долго, смакуя одну и ту же тему. Так он «вправлял мозги» подчиненным в течение десяти минут, пока не почувствовал в кармане вибрацию очередного вызова специальной станции, который означал, что караван благополучно втянулся в Шунинское ущелье, выйдя из зоны видимости наблюдателей второго отделения. Только после этого Жаров убавил пыл, закончив длинный монолог словами:
— Учтите, мальчики, не дай бог еще раз застану вас спящими на позициях. Все отделение выведу в траншею, и пусть тогда с вами разбираются ваши же друзья. Не думаю, что они будут в восторге от бессонной ночи из-за двух полудурков. А сейчас привели себя в порядок, надели на черепа защитные шлемы и в ячейки! Смотреть во все глаза! Здесь вам не гарнизон и не игрушки, здесь война кругом! Вопросы?
Вопросов у солдат не было.
Старший лейтенант отдал команду:
— По местам!
Солдаты заняли позиции.
Жаров, закурив, пошел к блиндажу.
Услышав приближение любовника, Валентина отпрянула от стереотрубы, через которую своими глазами наблюдала прохождение каравана. Она слышала, как старлей отвлек от ущелья солдат ночного караула. Теперь она понимала схему пропуска нарушителей границы и отдавала должное изобретательности оборотня Жарова.
Начальник поста заглянул в блиндаж. Осветил фонарем ложе на полу. Ничего подозрительного не заметив, закрыл дверь и продолжил путь к позициям первого отделения, где его ждал сержант Мансуров.
Валентина, совершенно утратив чувство самосохранения, вновь вскочила с пола и направилась к выходу, попутно захватив с собой одеяло. Она вышла из блиндажа и юркнула в первую же пустую стрелковую ячейку, забившись в самый угол. Отсюда она могла слышать все, что происходило на позиции первого отделения. Или почти все. Валентина не могла ответить, почему поступает так безрассудно, но что-то заставило ее действовать так, как она действовала.
Мансуров встретил взводного у капонира БМП, в котором находился рядовой Демидов, солдат, преданный Жарову, явившийся их подельником. Жаров спросил:
— Ну, как?
Мансур довольно ответил:
— Все в порядке, шеф. Хвост каравана только что втянулся за поворот.
— Хорошо. Уверен, что никто из посторонних не наблюдал проход каравана?
— Абсолютно.
— Что ж, дело сделано. Теперь нас ждет вознаграждение. Мансур, ты доволен?
Сержант хитро сощурил глаза:
— Конечно, доволен.
— Это хорошо. Я спать, а ты давай, продолжай бдительно нести службу по охране Государственной границы Российской Федерации.
При последней фразе предатели негромко рассмеялись.
Но они ошибались, думая, что проход каравана не видел никто. Кроме связистки Губочкиной свидетелем нарушения границы стал еще один человек.
Пулеметчик рядовой Казанцев с обеда почувствовал себя плохо. Он не отравился, не перегрелся, он простыл. К восьми часам у солдата поднялась температура. Пара таблеток аспирина сбила ее, но ненадолго. Уснув после отбоя, Казанцев проснулся ровно в три часа. Все тело бил озноб, а на лице выступил пот. Суставы ломило. Боец больше не нашел в своей аптечке жаропонижающих препаратов, будить же ребят, недавно уснувших после смены, не стал. Решил попросить аспирина у замкомвзвода Мансурова, заодно и доложить о болезни. Кое-как одевшись, Казанцев выбрался из блиндажа первого отделения. Прохлада горной ночи немного освежила его. Боец прислонился к брустверу траншеи. И тут увидел, как по дну Шунинского ущелья спокойно и быстро двигается караван. Казанцев подумал, что ему привиделось, такого просто не могло быть, закрыл глаза, мотнул отяжелевшей головой. Когда вновь взглянул в ущелье, в нем уже никого не было. Он проговорил:
— Да, видно, температура за сорок зашкалила, раз глюки начались.
И, шатаясь, пошел к позиции заместителя командира взвода. Тот вздрогнул, услышав шаги солдата. Взводный уже ушел, оставив Мансура дремать до подъема. А тут солдат. Он спросил:
— Кто идет?
— Это я, — ответил боец, — рядовой Казанцев, товарищ сержант!
— Казанцев? Какого черта ты покинул укрытие?
— Заболел я, товарищ сержант! Температура высокая и… и галлюцинации.
Он подошел к Мансурову, который при слове галлюцинации насторожился:
— Что такое?
— Не знаю. Горю весь. То в жар бросает, то в холод, а мослы болят, словно их кувалдой дробили.
Мансуров спросил:
— А что ты сказал насчет глюков?
Рядовой объяснил:
— Понимаете, выхожу из блиндажа к брустверу, и вижу, будто по ущелью вьючный караван в сторону поворота на север уходит. Закрыл глаза, а когда открыл, никого! Что это, как не глюки? Ведь внизу же никого не было, правда?
Сержант задумчиво проговорил:
— Правда.
— А дай-ка сюда свою голову!
Казанцев подчинился. Сержант приложил руку ко лбу пулеметчика:
— Да. Температура высокая. А чего таблетки не выпил?
— Так пил еще днем. Сначала помогло, думал, пройдет, и уснул нормально, а сейчас вот встал, не могу, ломает всего. Решил у вас лекарства просить.
Сержант достал из аптечки аспирин:
— Держи, выпей, вода есть с собой?
— Так точно, во фляжке!
— А почему молчал днем, когда в первый раз недомогание почувствовал?
— Так думал, что пройдет.
Сержант передразнил бойца:
— Пройдет! А если ты уже полвзвода заразил?
— Да, нет! Это простуда, мокрый камуфляж надел на себя, просквозило.
— Просквозило! Выпил таблетки?
— Так точно! Разрешите идти в блиндаж?
— Какой к черту блиндаж? Надо, чтобы тебя санинструктор осмотрел. А он у нас во втором отделении. Сядь в ячейку, я командира вызову.
Солдат проговорил:
— Может, не надо? Взводный ругаться будет!
— Ничего. А доложить мы просто обязаны. Тем более, он только что позиции проверял, не спит еще.
Боец вздохнул, присев в стрелковый окоп.
Мансур же вызвал Жарова.
Валентина услышала приближающиеся шаги любовника и собралась юркнуть в блиндаж, но услышала сигнал вызова на обычной рации взводного. Он ответил, находясь за ближайшим изгибом общей траншеи:
— Чего тебе, Мансур?… Что? Как заболел?… И вышел из блиндажа, когда по ущелью проходил караван?… Так. Где он?… Ясно…. Что? Глюки?… Ты представляешь, чем для нас его глюки могут закончиться? Ладно, не отпускай Казанцева, иду к вам.
Офицер-оборотень развернулся и направился обратно, к позициям первого отделения. Валентина прошла по траншее за ним, но до изгиба. Дальше идти было опасно.
Жаров подошел к Мансурову:
— Где этот больной?
Солдат поднялся из окопа. Таблетки подействовали, и ему стало лучше. Старший лейтенант спросил у Казанцева:
— Что случилось, Илья?
Пулеметчик и командиру взвода объяснил то, что с ним приключилось, не забыв лишний раз сказать о видении.
Жаров посуровел:
— Так, говоришь, караван внизу видел?
Солдат попытался оправдаться:
— Наверное, мне показалось.
— Не наверное, а точно. Такое при высокой температуре бывает. Сейчас как чувствуешь себя?
— После таблеток сержанта полегчало.
— Надо проверить тебя. Делаем так. Я иду к себе, подниму связистку, пусть посмотрит, что с тобой.
Мансур сказал:
— У нас же санинструктор есть.
Но старший лейтенант ответил:
— Который только и может, что царапины зеленкой прижигать да бинтовать. А Губочкина баба опытная, женщины, они в этом деле и без всякого образования лучше любого армейского инструктора тему просекают. А в помощь ей вызовем и инструктора. Вы пока оставайтесь здесь. Как все будет готово к приему — позову. Понятно, сержант?
— Так точно, товарищ старший лейтенант.
— Я пошел.
Жаров направился к блиндажу. Вновь услышав его шаги, Валентина бросилась было к укрытию, но снова задержалась. От того, что она услышала, кровь похолодела в ее жилах, а тело пробила мелкая, противная дрожь. А услышала она, как старший лейтенант Жаров уже по другому, неизвестному связистке прибору связи вызвал все того же человека, которого вызывал днем:
— Расул? Жар. Ты погоди вопросы-то задавать! Да, караван прошел благополучно, но одна проблема образовалась. У меня солдат во время прохода колонны случайно в траншею вышел и увидел хвост каравана… Послушай, Расул, а ты бы смог подобное предвидеть?… Высокая температура подняла бойца!.. Что предлагаю?… Надо убирать солдата! Как?… Только снайпером с сопредельной стороны. У тебя в пещере наблюдатель остался?… Отлично, вот он и должен снять бойца!.. Сколько?… Хорошо, минут десять-пятнадцать он проведет у меня в блиндаже… Хорошо, двадцать… Узнать легко. Его в укрытие поведет Мансур. Он пойдет первым, боец вторым. Как только у капонира подпадет в сектор обстрела вашего снайпера, пусть тот стреляет!.. Плевать! Главное, чтобы не промахнулся, второй попытки не будет! Я же сам не могу нейтрализовать свидетеля… Хорошо. Все понял. Давай.
Валентина рванулась в блиндаж. Упала на постель, накрывшись одеялом, стараясь глубокими вздохами успокоить дыхание. Ей это не удалось. Поэтому пришлось притворяться проснувшейся, как только начальник поста вошел в укрытие и зажег «летучую мышь». Женщина недовольно и сонно произнесла:
— Ну, что ты, Игорь, как слон в лавке, на самом деле. Разбудил, теперь не усну.
— А тебе и не придется спать.
— Что, под утро в яйцах засвербело? Опять захотелось?
— Вставай, солдата осмотришь!
Валентина изобразила удивление:
— Не поняла, какого солдата?
Взводный чуть не сорвался:
— Какие у нас тут солдаты? Обычного осмотришь! Температура у него, посмотришь, что к чему. Поняла?
— Да я ж ни черта в этом не соображаю.
Жаров наклонился к женщине:
— А тебе и не хера соображать. Просто посмотришь бойца, горло, дыхалку послушаешь. Вставай!
— Но у нас есть санинструктор?
— Вставай, сказал, мать твою! Сначала сама поглядишь на бойца. Чего не ясно?
— Ну, хорошо, встаю, чего орать-то?
— А вы, бляди, без этого ни хера не понимаете!
— Да, конечно! Один ты понятливый!
Губочкина встала:
— Любовное ложе раскидать по кроватям?
— Не надо. Ширмой загороди. Готова?
Валентина быстро облачилась в камуфляж.
— Готова, товарищ старший лейтенант!
— Ну-ну!
Взводный достал обычную армейскую рацию малого радиуса действия:
— Мансур? Веди ко мне своего Казанцева. Да предупреди, чтобы о глюках забыл. О них ни слова, ясно… Вот и хорошо. Жду.
Первым на командный пункт зашел Мансуров, за ним пулеметчик.
Старший лейтенант повернулся к Губочкиной, кивнув на солдата:
— Осмотри его!
Женщина подошла к бойцу. Как он молод, двадцати еще, наверное, нет, глаза большие, красивые. Губочкиной захотелось крикнуть солдату: беги отсюда, дуралей, беги, куда глаза глядят, поднимай шум, ведь тебя убить хотят! Но… не решилась. Она потрогала его лоб. Температура после таблеток снизилась, но лоб оставался горячим, покраснело и горло. Отойдя к столу, Валентина проговорила:
— По-моему, ангина у него начинается. Надо пенициллин колоть. Дня три, не меньше, и постельный режим соблюдать. Со мной такое было. Ничего страшного, но бойцу покой требуется и лечение. Еще воды теплой. Он должен пить ее как можно чаще, лучше с содой! Это все, что я могу сказать. Но лучше вам санинструктора вызвать. Он диагноз официальный поставит. И рецепт на лечение выпишет. Ему и колоть Казанцева.
Взводный подозрительно посмотрел на любовницу:
— А откуда тебе фамилия больного известна? Ведь ты же не общаешься ни с кем из взвода?
— Вы сами его, товарищ старший лейтенант, по фамилии назвали, когда приказали сержанту привести сюда.
— Да?
Жаров взглянул на Мансурова.
Тот кивком головы подтвердил слова Губочкиной.
Взводный приказал заместителю, глянув на часы, привести санинструктора. Валентина знала, для чего посмотрел время Жаров. Ему надо было выждать двадцать минут. Время, необходимое убийце с вражеской стороны выйти на позицию и приготовить оружие к роковому выстрелу. Эх, солдат, солдат! Последние минуты живешь! И ничего сделать нельзя. Так вышло! Не повезло тебе!
Губочкина тяжело вздохнула.
Жаров поинтересовался:
— Чего это ты коровой недоенной вздыхаешь?
Валентина бросила на него злой взгляд:
— Слова подбирай, командир…
«Командир» прозвучало иронически, и это не осталось без внимания Жарова. Он хотел поставить любовницу на место, но не успел: вошли Мансуров с санинструктором, таким же сержантом, правда, срочной службы. Он, как Валентина, осмотрел сослуживца и подтвердил диагноз, поставленный женщиной. Но уже официально, документально оформив болезнь Казанцева в специальном журнале.
Валентина тоже смотрела на время. Двадцать минут истекли. Взводный отпустил инструктора и приказал Мансурову отвести больного в блиндаж, отделив ему место от остального личного состава. Подчеркнув:
— Иди, Оман, первым, а то в темноте боец к ангине еще пару синяков прихватит. Доказывай потом, что его не били. Свободны!
Мансуров и Казанцев покинули блиндаж.
Жаров посмотрел на связистку:
— Убирай ширму, раздевайся и ложись. Но не спать! Жди меня. Что-то я действительно захотел тебя! Не знаешь, почему?
— Не знаю.
— Ты не бурчи, а делай то, что сказано.
— Надо бы о больном в часть сообщить?
— Что, сейчас?
— Так положено по инструкции!
— Плевать на инструкции. Утром доложим. Жди, я скоро вернусь.
Как только Жаров вышел, Валентина бросилась к двери, приоткрыла ее, и услышала:
— Расул! Цель пошла!.. Понял! Я готов!
Тишину ночи разорвал хлесткий выстрел, разноголосым эхом заметавшийся среди склонов многочисленных перевалов и ущелий.
Вышедший вместе с подчиненным на позиции первого отделения сержант Мансуров ждал этого выстрела. И все же вздрогнул, когда тот прозвучал. Присел, прислонившись к каменистой стене хода сообщения. Рядом с простреленной головой упал рядовой Казанцев, забившийся в предсмертных судорогах. А над блокпостом прозвучал звонкий голос взводного:
— Взвод, тревога! Всем на позиции!
Он рванулся к блиндажу и застал сидевшую на постели Валентину.
Та встревоженно спросила:
— Что случилось, Игорь?
— Черт его знает! Похоже, обстрел поста. Быстро матрацы на кровати и к рабочему столу. Продублируй сигнал тревоги по всем отделениям, и будь готова вызвать часть!
Сам старший лейтенант приник к окуляру стереотрубы, имитируя внимательное обследование противоположного склона. Тут же сработала его рация. Он ответил кратко:
— Слушаю!.. Что? Отделение поднял? Поднимай остальных, быстро! Занять позиции согласно боевому расчету!
И обернувшись к Губочкиной, бросил:
— Казанцева снайпер с той стороны снял. Пулей в голову! Вызывай батальон!
Валентина, изумившись, как артистично подонок играет свою роль, начала посылать в эфир:
— Равнина, я — Затвор-21! Как слышите меня, я — Затвор-21, прием!
Оперативный дежурный ответил сразу же:
— Слушаю вас, Затвор-21!
— Я — Затвор-21, вызываю Первого!
— Что случилось, Затвор-21?
— Обстрел блокпоста, дайте Первого!
— Соединяю!
Жаров подошел к рации:
— Ну?
— Минуту, Игорь!
Комбат ответил:
— Первый Равнины слушает!
Старший лейтенант доложил:
— Я — Затвор-21, оперативное время 4–08. Несколько минут назад со стороны южного склона Катаванского перевала по позициям первого отделения был произведен выстрел снайпера. В результате рядовой Казанцев убит. Ожидаю продолжения обстрела.
— Я — Первый! Что предпринято на посту?
— Взвод поднят по тревоге, занимает позиции для ведения активной обороны!
— Кто-нибудь из наблюдателей заметил, откуда работал вражеский снайпер?
— Нет! Доклада об этом не поступало!
— Плохо! Слушай приказ: усилить контроль над перевалом и ущельями. Бойцам из ячеек не высовываться. Контроль осуществлять из БМП! Ввести на блокпосту режим боевой готовности «Полная». На провокации с территории сопредельного государства не поддаваться, ответный огонь по южному склону не открывать! Ваша задача, Затвор-21, одна — не допустить прорыва противника в Шунинское ущелье! В случае попытки прорыва границы и штурма непосредственно поста организовать отражение нападения всеми имеющимися силами и средствами взвода, включая минометный расчет. Огонь вести на полное поражение. Я перемещаюсь в штаб и поднимаю батальон! Как понял, Затвор-21?
Жаров ответил:
— Понял вас, первый! Боевая готовность на блокпосту «Полная»! Выполняю приказ!
Комбат добавил:
— Штаб части должен знать о любых изменениях в обстановке, посему связь с батальоном перевести в экстренный режим. Доклад с поста через каждые 20 минут, начиная с 4–20! Вопросы?
— Вопросов нет!
— До связи, Затвор-21!
— До связи, Первый!
Жаров продублировал приказ командира батальона по проволочной связи через аппараты «ТАИ-43», запретив до отдельного приказа пользоваться эфиром в целях исключения возможности перехватов переговоров на блокпосту неизвестным противником. Противником, которого, как прекрасно знал предатель и убийца Жаров, в районе ответственности взвода не было.
Знала об этом и Валентина, но так же, как и взводный, продолжала, вести навязанную ей кровавую игру.
Взвод между тем занял позиции для ведения активной круговой обороны. После суеты подъема по тревоге над блокпостом вновь повисла гнетущая, тревожная тишина, сопутствующая черной, безмолвной, горной ночи. Только башни двух БМП водили из стороны в сторону скорострельными пушками. Наблюдатели из боевых машин осматривали подходы к условной линии границы и не видели никого, даже шакалов, которые обычно в это время гоняли стаями со склона на склон.
В 6–00, вне графика, Жарова вызвал командир батальона подполковник Белянин. Он приказал выслать к вертолетным площадкам блокпоста группы прикрытия с сапером, дабы обеспечить безопасную посадку вертолету «Ми-8», на котором он в 6–30 убывает в район Катавана. Старший лейтенант принял приказ к исполнению и вызвал к себе Мансурова. Сержант выглядел уставшим.
Жаров приказал:
— Бери, Оман, по два человека с отделения и своего снайпера. С группой быстро двигай к участку вертолетных площадок. Проверь местность, подготовь встречу «вертушки» с Беляниным!
Мансур кивнул головой:
— Есть, командир, что еще?
— Труп Казанцева к транспортировке в часть подготовили?
Сержант-контрактник усмехнулся:
— А чего его готовить? Засунули в два мешка, прошили суровой ниткой и все дела — грузи хоть в вертолет, хоть в цинк запаивай!
Валентину аж передернуло от цинизма предателей. Ведь это они убили солдата, а сейчас усмехаются, довольные, что сумели убрать ненужного свидетеля. Сволочи. Впрочем, на нее ни Жаров, ни Мансуров не обратили никакого внимания.
В 7–10 вертолет «Ми-8», раскрашенный в желто-зеленый цвет, завис над площадкой Катаванского блокпоста. Пилоты, рассмотрев бойцов, оцепивших район, медленно и плавно посадили винтокрылую машину на бетон, подняв облако пыли. Понадобилось какое-то время, чтобы комбат с начальником штаба и заместителем по воспитательной работе смогли покинуть «вертушку». Сержант Мансуров пошел навстречу, но Белянин остановил сержанта:
— Идем на пост, обо всем доложит Жаров!
Мансур, оставив пару солдат охранять вертолет, повел командования батальона к периметру колючей проволоки.
В 7–40 старший лейтенант встретил комбата на запасных позициях третьего отделения. Комбат приказал показать место гибели солдата. Старший лейтенант повел старших офицеров на позиции первого отделения.
Остановился примерно посередине траншеи:
— Вот здесь, товарищ подполковник, пуля снайпера настигла рядового Казанцева.
— Он находился в дежурной смене?
— Никак нет!
Комбат удивился:
— Нет? А что же тогда Казанцев делал на позиции?
В разговор вступил Мансуров:
— Разрешите, я доложу?
— Докладывай!
— Дело в том, что ночью у солдата внезапно поднялась температура, и он подошел ко мне, я в это время исполнял обязанности старшего смены, и попросил жаропонижающих препаратов. После короткого осмотра, убедившись в том, что у Казанцева действительно высокая температура, я сообщил об этом командиру взвода, дав солдату таблетки аспирина.
Жаров добавил:
— Я в это время, закончив ночной обход караула, возвращался на командный пункт. Тут вызов Мансурова. Прибыв сюда, я повел Казанцева в главный блиндаж, где его осмотрели сначала связист Губочкина, а затем и штатный санинструктор. Затем, приказав оборудовать отдельное место для больного в укрытии первого отделения, отправил Казанцева с Мансуровым в блиндаж сектора контроля Шунинского ущелья, и через какое-то время вдруг выстрел и доклад сержанта о том, что рядовой убит. Сразу же поднял взвод по тревоге и доложил о происшедшем вам!
Комбат проговорил:
— Ясно! Можешь не продолжать!
И спросил:
— Откуда, по-твоему, стрелял вражеский снайпер?
— По моим расчетам, из трещины, рассекающей противоположный от нас склон Катаванского ущелья, или с террасы, которой заканчивается трещина.
Подполковник поднял к глазам бинокль, внимательно осмотрел названный участок. Затем посмотрел на место, где был убит солдат, согласился:
— Да. Скорее всего, оттуда. Но что означает этот выстрел? Боевики впустую не палят. Смысл какой? Хотя… но об этом позже! Так, сейчас командиру взвода написать подробный рапорт о гибели рядового Казанцева, заместителю по воспитательной работе обойти позиции, оценить морально-психологическое состояние личного состава, при необходимости провести работу по повышению боеготовности подразделения. Мы же с начальником штаба осмотрим весь пост. Через час встречаемся на командном пункте блокпоста. Вопросы?
Вопросов у подчиненных не было. Офицеры разошлись выполнять поставленную им задачу.
В 9–00 комбат с начальником штаба вошли в блиндаж командира взвода, присели на диван. Белянин обратился к Губочкиной:
— Как дела, Валентина? Так, по-моему, тебя зовут?
— Так точно, Валентиной, товарищ подполковник! А дела? Какие могут быть дела после ночного происшествия? Ведь солдата убили практически минут через пять, как я осматривала его, разговаривала с ним. Молоденьким он был, товарищ подполковник! Ему бы жить и жить, а тут выстрел — и все!
— Да, сержант, выстрел — и все! Но мы на войне, а на войне, к сожалению, потери неизбежны.
— Но здесь-то, Александр Сергеевич, до этой проклятой ночи всегда все было спокойно. Почему ночью появился этот снайпер? Кто он и зачем стрелял?
Подполковник поднялся:
— Снайпер, Валентина, как раз и стреляет затем, чтобы поразить цель, а цель — это человек, солдат или офицер.
Вошел заместитель по воспитательной работе, доложил:
— Поговорил я, Александр Сергеевич, с личным составом. Бойцы, конечно, подавлены гибелью товарища, но признаков паники нет. Морально-психологическое состояние сержантов и рядовых удовлетворительное. Личный состав готов продолжать выполнять боевую задачу.
— Хорошо, присаживайся на кровать.
Комбат повернулся к Жарову, устроившемуся за столом:
— Ну, что, взводный, закончил писать рапорт?
Старший лейтенант подписал лист бумаги, исписанный с обеих сторон, протянул его командиру части:
— Вот рапорт, товарищ подполковник! Он в полной мере отражает то, что произошло на посту в прошедшую ночь. При необходимости его могут подтвердить сержанты Мансуров и Губочкина, а также рядовой Демидов, несший службу в БМП углового капонира.
Белянин спросил:
— А вы всегда, Жаров, в темное время суток до предела ослабляли пост, или в ночь с двадцать второго на двадцать третье число было сделано исключение?
Старший лейтенант ожидал подобного вопроса, поэтому ответил, не задумываясь:
— Согласно инструкции по организации несения службы на блокпосту, состав караула и режим несения службы определяет начальник поста, исходя из конкретной обстановки. До сих пор она не вызывала опасений, поэтому мною было принято решение выставить по два человека на каждый из двух секторов, со сменой через четыре часа. Кроме того, ночью я лично проверял службу постов, а также самостоятельно вел наблюдение за Катаваном из блиндажа, что может подтвердить сержант Губочкина. Также хочу отметить, наблюдатели на постах должны лишь заметить приближающуюся со стороны сопредельного государства или с нашей стороны потенциальную угрозу. Отражение ее лежит на всем взводе и приданных ему дополнительных силах, в частности отдельного минометного расчета. Ночью, после выстрела вражеского снайпера и объявления мной тревоги на блокпосту, личный состав занял боевые позиции в считаные минуты, точнее, в течение трех минут, и был готов принять бой в окружении! Посему, на основании всего вышеизложенного, не считаю, что выставлением минимального количества постоянных наблюдателей я ослабил боевые возможности взвода. Случись масштабный штурм позиций блокпоста, подчиненное мне подразделение сумело бы отразить его и не допустить прорыва противника на территорию Российской Федерации.
Комбат махнул рукой:
— Ладно, ладно. Говорить мы все мастера.
Подполковник передал рапорт Жарова начальнику штаба:
— Значит так, Жаров, прямо сейчас начинаешь перегруппировку взвода на позициях блокпоста. Конкретно, выделяешь из каждого отделения по штатному снайперу и лучшему стрелку, дабы создать отдельную снайперскую группу, задачей которой станет наблюдение за Катаванским перевалом. Мы не должны допустить, чтобы вражеский стрелок продолжил обстрел поста!
Старший лейтенант спросил:
— Значит ли ваше указание, что группа при обнаружении снайпера на сопредельной территории может открыть огонь на уничтожение этого стрелка?
Комбат подтвердил:
— Да, старший лейтенант, считайте полученное указание за приказ при появлении агрессии с сопредельной стороны открывать ответный огонь на полное поражение как отдельных стрелков, так и вероятных групп противника!
— Но… мне нужно письменное распоряжение, товарищ подполковник, все же стрелять, если что, придется по чужой территории?!
Белянин повернулся к начальнику штаба:
— Николай Вячеславович, нарисуй быстренько приказ на открытие ответного огня. От руки напиши, я подпишу. В части оформишь все как положено!
Подполковник Варихин присел за столик рядом с Губочкиной, быстро набросал приказ, комбат подписал его и передал Жарову:
— Держи! Этого, надеюсь, достаточно?
Старший лейтенант ответил:
— Так точно!
Комбат взглянул на заместителей:
— Кажется, здесь все! Главное решим в части! Следуйте к вертолету!
Вновь обратился к Жарову:
— Организуйте загрузку тело погибшего солдата и дополнительно из состава третьего отделения, которое на блокпосту выполняет, по сути, пассивную роль оперативного резерва, отдельный, сменный дозор по контролю над вертолетными площадками, а заодно и для раннего обнаружения вероятного противника, если таковой решит объявиться с тыла!
Старший лейтенант козырнул:
— Есть, товарищ подполковник, разрешите выполнять?
— Выполняй, Жаров, выполняй.
Комбат вышел из блиндажа. Еще раз осмотрев через оптику Катаванский перевал, направился через запасные позиции третьего отделения к вертолетным площадкам.
Валентина от двери блиндажа проводила его взглядом.
